Эмпайр Фоллз - Ричард Руссо Страница 41

– Покончил с собой? С какой стати?

– Может, проснулся однажды утром и почувствовал тщету всего и вся, – предположил Хорас.

– Какую такую тщету?

Хорас пристально поглядел на своего собеседника:

– Люди не раз приходили к подобному выводу касательно их собственного существования, знаешь ли. Черт побери, не так давно богатейший человек в Центральном Мэне вышиб себе мозги прямо здесь, в Эмпайр Фоллз.

Ч. Б. Уайтинга, вот кого он имел в виду. Чарлза Бьюмонта. Чарли.

– Двадцать три года назад в марте, – проговорил Макс и мигом обнаружил, что Хорас и Беа уставились на него.

– Ты-то откуда знаешь? – спросила Беа.

Макс пожал плечами, давая понять, что люди имеют право знать то, что им хочется знать, у нас свободная страна. Впрочем, с точки зрения Макса, – а за последние лет двадцать он много размышлял на эту тему – самоубийство Ч. Б. Уайтинга далеко не самое странное в этой истории. Самое странное заключалось в том, что Уайтинг не пожалел ни времени, ни сил, чтобы проделать долгий путь домой, в Эмпайр Фоллз, хотя мог бы застрелиться прямо в Мексике, где он в ту пору жил. Опять же, допускал Макс, допивая остатки пива, человек, решивший выстрелить себе в голову, скорее всего, изначально был не способен ясно мыслить.

Повторно осушив стакан, Макс заглянул в стакан Хораса, тот был наполовину полон. Не попробовать ли снова подтолкнуть пустую посудину поближе к Беа? Но Макс знал, что номер не пройдет, у Беа пиво за оскорбление выдают лишь один раз за вечер, а потом хозяйка вольна поносить тебя задарма. Вот вам и тщета.

– Мы с тобой должны поехать туда как-нибудь, – предложил Макс Хорасу. – Женщины там ходят полуголыми. И можно смотреть на них сколько хочешь, они не против. Там есть один бар, где девушки снимают лифчики и трусики и подвешивают их к потолку. Это надо видеть. Я свободен, так что можем ехать в любое время.

– Вряд ли я соберусь. – Хорас подвинул двадцатку к Беа, просигналив таким образом Максу: второго пива за его счет не будет. – А вдруг я впаду в депрессию. И выстрелю себе в голову.

Макс был разочарован его маневром. И разобижен.

– Постарайся не попасть в эту штуку на лбу, – предостерег он. – Иначе то еще будет зрелище.

* * *

Когда Хорас ушел, Макс допил последний глоток пива из стакана соседа и, злясь на себя за то, что поддался мрачным мыслям, принялся обдумывать, кого бы ему подговорить на совместную поездку на юг. Идеальный кандидат должен иметь машину и не ждать, что Макс раскошелится на бензин. Главное, добраться до Флориды, а там дела пойдут веселее. Как только он найдет, где остановиться, он попросит кого-нибудь в Эмпайр Фоллз пересылать ему чек на пособие первого числа каждого месяца. Макса слегка беспокоило то, с какой скоростью на Кис испаряются деньги.

Наверное, солнце, сияющее с утра до ночи, заставляет тебя потеть, а пот вызывает жажду. Пиво во Флориде стоило дороже, но Максу страшно нравилось, как его подают, со свежей долькой лайма, воткнутой в горлышко запотевшей бутылки. Если не принять меры, уже к середине месяца утопишь в бутылке все пособие целиком и потом до первого числа замучаешься высматривать, где бы и чем поживиться.

В напарники Максу требовался незамутненный человек – чистая душа с деньжатами, – который лишь хочет славно отдохнуть, но не знает как. Хорас, сперва возбудивший надежды, явно не годился на эту роль, если хорошенько подумать. И слава богу, что из этого ничего не вышло. Как бы Макс стал объяснять всем и каждому, откуда на лбу Хораса взялся столь отвратительный шишак. Женщины, те наверняка захотят узнать происхождение фиолетово-кровавой хреновины, хотя бы затем, чтобы выяснить, а не заразна ли она.

Лет десять назад вокруг Макса циркулировало немало людей, которых он мог бы уговорить на поездку во Флориду, но годы взяли свое. Многие из подходящих кандидатур умерли, другие переселились в дом для престарелых, но были и третьи, возмутительно постаревшие душой, чего Макс в принципе не понимал; ему только что перевалило за семьдесят, чувствовал он себя на пятнадцать, в каковом возрасте и обретался всю жизнь.

С женщиной было бы занимательно отправиться в путь, и опять же, лет десять назад он бы мигом нашел себе спутницу. В городе вроде Эмпайр Фоллз хватало чужих жен, всегда готовых и жаждущих сорваться с места, чтобы проветриться, если, конечно, умело к ним подойти, и Макс задумался, куда же, блин, подевались все эти добрые женщины. Большинство пожилых ударились в религию, а те, что помоложе, Максом Роби не прельщались и ясно давали ему это понять – на тот случай, если он сам еще не догадался. Хотя, наверное, оно и к лучшему. У женщин, вообще говоря, куча потребностей. Они хотят жить в уютных гостиницах, им нужно пописать каждый раз, когда тебе самому не терпится в уборную, и им необходимо держать тебя в курсе всего, о чем они думают, а думают они непрерывно. И они совершенно не понимают твоих финансовых потребностей. Когда, к примеру, ты поистратился. И потом, это же философский вопрос: зачем кого-то брать с собой, если там, куда ты едешь, женщин и так полно? Все равно что везти уголь в Ньюкасл. Максу нравились женщины на Кис. Жизнь сделала их реалистками, не мечтательницами. Они словно с самого рождения знали, как мужчины вроде Макса становятся мужчинами вроде Макса, и не предъявляли им претензий.

– Проснись, Макс! – Беа вырвала его из задумчивости, и на секунду он даже вообразил, что она подслушивала его мысли. К его удивлению, в телевизоре уже не играли в бейсбол, но обсуждали закончившийся матч. И конечно, “Соке” опять продули. – Ступай домой, – велела Беа.

– Сколько времени? – спросил Макс, вглядываясь в циферблат часов на противоположной стороне бара. Пожалуй, единственное, что его выводило из себя в этой жизни, так это рано закрывающиеся бары.

– Час, – ответила Беа. – Ты заснул около полуночи.

– Я не спал, я размышлял.

– Да? Ну, значит, из моих знакомых только ты храпишь, когда размышляешь. – Беа выключила телевизор, но оставила свет над входной дверью, чтобы Макс не заблудился. – Ты слишком быстро выпил два последних пива, они тебя и вырубили.

– Я выпил их как надо, – твердо заявил Макс. Он считал, что пиво можно пить по-разному, но только не так, как это делал сегодня Хорас, позволяя напитку нагреваться, а потом оставляя его недопитым. Макс расставался с пивом, только стоя над писсуаром. – Мне надо отлить. – Он повернул к уборной.

– Дома сделаешь свои дела. – Беа подталкивала его к выходу, черствая бессердечная женщина. – Ты живешь всего в квартале отсюда.

Оно, конечно, верно, но квартал был длинным. “Имперские башни” стояли в глубине улицы, однокомнатная квартира Макса находилась на шестом этаже, а лифт поднимался медленно; Макс по опыту знал, что, когда ему не терпится помочиться, он, бывает, не может сразу вставить ключ в замок.

К счастью, в переулке сбоку от “Каллахана” было пусто, и кирпичная стена заведения устроила Макса как нельзя лучше. Закончив, он почувствовал прилив сил, спать ему совершенно расхотелось. Легкая дымка, но пока не туман, повисла над городом, и Макс решил, что в столь хороший вечерок не грех прогуляться. Он двинул через город, через весь затихший, свернувшийся калачиком Эмпайр Фоллз. По пути ему не встретилась ни одна машина, ни один пешеход, а добравшись до кладбища, он без труда, хотя было темно, нашел могилу своей жены. Не шевелясь, он простоял у могилы так долго, что случись кому пройти мимо по другую сторону высокой кованой ограды, его бы приняли за статую. Чудесная дымка пролилась дождем, но старик с непокрытой головой продолжал стоять у камня с надписью “ГРЕЙС РОБИ” – камня, поставленного его сыновьями, когда их мать умерла, когда Макс загорал во Флориде, на Кисе, вместе с женщиной совсем иной выделки, чем его жена, и сокрушался, что не встретил ее раньше, в самом начале. Странно, почему теперь в компании с Грейс он чувствовал себя таким благодушным, умиротворенным, как никогда при ее жизни, когда надежды и мечты переполняли ее настолько, что на нее было больно смотреть. Стоя, Макс опять вздремнул и проснулся бодрым, хотя и промокшим насквозь. И ему снова захотелось отлить, о чем он вслух оповестил жену и прочих безмолвных спящих. Одним из них был Чарлз Бьюмонт Уайтинг, который, похоже, как великий Хемингуэй (если Хорас не наврал), проснулся однажды утром под впечатлением тщеты своего существования – чувства, Максу неведомого и, скорее всего, недоступного. В жизни столько всякого разного. Включая неприятности иногда, и все же.