Кукареку. Мистические рассказы - Исаак Башевис Зингер Страница 41

Реб Исруэл одевался как рав: сподик, бархатная жупица, белые чулки, башмаки. И без конца что-то писал: встанет у пюпитра и пишет, а Цейтл, рассказывали, все это потом переписывает, в копиях множит. Седобородый, лоб высоченный, на кого взглянет, бывало, – насквозь прожжет. Цейтл обучала нас, девочек из богатых домов, письму по шурэ-гризл ^[123], я была одной из ее учениц.

О людишках из секты болтали, что они ужас как охочи до баб и втихую черт-те что вытворяют. Да, но с кем это было у нас реб Исруэлу предаваться разврату? Потом Цейтл вышла замуж. Полгода прожили и разошлись. Муж ее родом был из Галиции, и поговаривали, будто сам он тоже из этих же китэс, из отщепенцев. Почему, считай сразу, дошло до развода – я не знаю, всё в доме реб Исруэла было тайной. Там стояли сундуки под двойными замками. Шкафы, полные книг. Молиться ходил он раз в неделю, по субботам, в «Холодную» ^[124]. Редко с кем слово скажет. Принесут ему лавочники дирэ-гелт ^[125], а он и не глянет, сунет деньги в карман – и бывайте.

В те времена еще не велось, чтобы провизию доставляли кому-нибудь на дом. Самые богатые наши богачки брали кошелку в руку и шли на базар. Одной только Цейтл все приносили: хлеб, пышки, масло и яйца, мясо, сыр. Счет подавали один раз в месяц, как в Варшаве. Манеры у нее были взаправдашной барыни. Как сейчас помню: смуглая, статная, лицо тонкое, волосы черные, подобраны вверх. Можете представить себе: в те времена она отказывалась брить голову! Когда, правда, из дому выходила, надевала платок. Но когда такое случалось? На чердаке у них имелось окно прямо напротив церковного сада, там она и проводила свои летние вечера, воздухом дышала.

С нами, девочками, она занималась диктантами, два раза в неделю. В учебник она не заглядывала, помнила все наизусть: «Во первых строках моего письма позвольте, дражайший жених мой, уведомить Вас о благополучном моем здоровье, да благоволит Господь и мне от Вас получить подобное же известие. Затем позвольте уведомить Вас…» Кроме идиша, Цейтл знала немецкий и польский. Глаза у нее были огромные, как у теленка, и полные тоски. Но вдруг, бывало, как расхохочется – по всем комнатам гул. Или такой вот каприз: станет, в середине года-то, у плиты и жарит хрэмзлэх ^[126]. И любила загадки нам задавать и рассказывать истории, от которых – волосы дыбом.

Теперь Рикл. Отец Рикл был у нас шойхетом. Реб Тодье его звали. Резники сплошь, как известно, народ благочинный, но реб Тодье – тот истинный был цадик: свят и мудр! Ему, бедному, не везло. То сын как-то летом в микву пошел и захлебнулся. Я думаю, судорога его схватила. То старшая дочь, сестра Рикл, умерла от родов. А проходит несколько лет – в доме стуки какие-то. Кто-то в стены стучит, понимаете, а кто и зачем – неизвестно. И так, бывало, колотит – балки трещат! Весь город сбегался, даже гойим, все обшарят, обыщут – чердак, подвал, закутки. И – никого.

А у нас в городе стояли войска, полковника звали Семятицкий. Был он из выкрестов, кажется. Рыжебородый такой, и все шутками сыпал. От его шуток люди с ног падали. Семятицкий узнал, что творится в доме у Тодье, взял солдат и велел обшукать все до щелочки. Во всякую нечисть – бесов, чертей, лапитутов – не верил, называл это «забобонами». Приказал жильцам выйти на улицу, расставил вокруг казаков с нагайками – чтобы, значит, никто и приблизиться не мог. И тут вдруг оно как замолотит! Стены – вот так, ходуном!

Я рядом там не стояла, но мне рассказывали, что Семятицкий расспрашивал «гостя», чего ему надо, и тот, дескать, на все вопросы ему отвечал: один удар – «да», два удара – «нет»…

Враги есть у каждого, но когда человек живет «от кахала»… Сразу же нашлись умники: реб Тодье больше не может быть шойхетом, нужно его отстранить от дела, от, видите ли, «священнодействия». Кое-кто давно уже, оказывается, замечал, что он пользуется «трефным», в каких-то там пятнах, ножом. На жену реб Тодье это так все подействовало, что она вскорости померла.

Рикл была невысокая, худенькая, рыжая, в конопушках.

Помогала отцу: тот режет птицу, а она ощипывает, ну и все остальное, я не очень-то разбираюсь. Одно время поговаривали, что, мол, это она стучит в стены. Но каким образом? Для чего? А когда она иногда оставалась спать у родственников, стуки вроде бы прекращались. Ну и всякое такое, мало ли что кому взбрести может. Но как-то ночью так у них ухнуло, что стекла повылетали в трех сразу окнах. Дотоле «он» окон не бил. Это было, правда, в последний раз, на том все и кончилось.

Реб Тодье остался без заработка и сделался дардэке-меламедом, стал учить самых маленьких. Он проел, я так понимаю, приданое дочери, и ей пришлось стать невестой какого-то ешиботника, из города Крашник, хромого к тому же. Тот был из хасидов, и после свадьбы почти сразу вернулся обратно, к своему учителю. Первое время он еще у жены появлялся на Пэйсэх и Йомим-нэроим, а потом и вовсе пропал. Рикл стала агуной – а опять выйти замуж, пока с первым не выяснилось, не позволяется. Отец ее к этому времени умер и оставил ей старый разваленный дом. Что делать агуне? Ходила по семьям, учила молиться девочек, брала на дом шитье, штопала. Она много читала, ей нравились сказки и всякая небывальщина. В канун Пэйсэха она становилась чем-то вроде шалотн-шамэс ^[127] у женщин и разносила харойсэс ^[128]. Ее брали в сиделки к одиноким старухам, к больным. Она научилась отворять кровь, ставить банки. Голову, как и Цейтл, не брила, надевала платок. Любила придумывать всяческие истории, бывают такие мастерицы на небылицы.

Старые девы, чтоб вы знали, сплошь полоумные. А если у женщины уже был муж и она остается одна – это еще хуже на голову действует, все равно как обухом! Может быть, Рикл и попробовала бы разыскать своего муженька, но ведь по белу свету сама не отправишься, а нанять кого – реб Тодье не оставил ей ни гроша.

Но все же, почему этот муж бросил ее? Кто может знать? А потом, есть такие мужчины – женится, и все ему сразу приестся. Ну и уходит куда глаза глядят, и никто никогда не узнает, где кости его гниют.

2

Как и когда сошлись Цейтл и Рикл – мне неизвестно. Вроде бы реб Исруэл занемог, и Рикл пришла растирать его терпентином. И тот вроде бы глаз на нее положил. Я в это не верю. Он уже был нойтэ ломэс ^[129]. Он и в самом деле вскорости помер. И остались они, Цейтл и Рикл, две круглые сироты. Поначалу все думали, что Рикл у нее в прислугах. Да, но ведь раньше Цейтл слуг не держала – с чего вдруг теперь?