Курс любви - Ален де Боттон Страница 41

Вопросник, первоначально составленный Хазаном и Шейвером ^[46] (1987), широко использовался для определения стилей привязанности. Для того чтобы удостовериться, с каким типом мы имеем дело, респондентов попросили сообщить, какое из трех последующих утверждений они могут больше всего отнести к себе:

1. «Я хочу эмоционально близких отношений, но часто сталкиваюсь с тем, что другие люди разочаровывают или ведут себя жалко без особых причин. Меня тревожит, что мне причинят боль, если я позволю себе близость с другими. Я не против того, чтобы проводить время в компании с самим собой». (Уклоняющаяся привязанность.)

2. «Я хочу эмоциональной интимности с другими, но часто сталкиваюсь с их нежеланием становиться настолько близкими, насколько мне хотелось бы. Меня тревожит, что другие не ценят меня настолько, насколько я ценю их. Это способно вызвать во мне чувство большого огорчения и раздражения». (Тревожная привязанность.)

3. «Мне относительно легко стать эмоционально близким с другими. Я удобно себя чувствую, будучи зависим от других или когда они зависят от меня. Меня не тревожит, если я остаюсь в одиночестве или другие не принимают меня». (Надежная привязанность.)

Сами по себе ярлыки, разумеется, лишены привлекательности. Довольно чувствительный удар по собственному «я» – вынужденно представить себя не неким персонажем с характером, имеющим бесконечное число оттенков, которые любой романист с трудом уловил бы на восьмистах страницах, а довольно обыкновенным типом, который легко укладывается в параметры нескольких абзацев в учебном пособии по психоаналитике. Термины «уклоняющаяся» и «тревожная» личности вряд ли типичны для повести о любви, зато, если воспринимать значение «романтическое» как «способствующее развитию любви», то они оказываются важнее самых сентиментальных слов, на которые когда-либо наталкивались Кирстен с Рабихом, ведь они дали им возможность постичь паттерны, что вели разрушительную работу в отношениях между ними каждый день их супружеской жизни.

Они пришли к уважительной оценке необычного психотерапевтического дипломатического обходного канала передачи сведений, который сделал для них возможным новый способ ведения разговора, прибежища, где они еженедельно могли признаваться в том, что охвачены яростью или печалью, под благожелательным надзором арбитра, который гарантированно сдерживает реакцию другого достаточно долго, чтобы обеспечить необходимую меру понимания и, наверное, сочувствия. Тысячелетия спотыкающихся шагов к цивилизации наконец-то привели к собранию, в котором два человека могли досконально обсудить, насколько ненавистен был один из них другому в таких вопросах, как накрыть на стол, или сказать что-то на вечеринке, или организовать выходные, причем без позволения ни одной из сторон уходить, кипя от негодования, или изрыгать ругань. Психотерапия, заключают Кирстен с Рабихом, в некотором смысле величайшее изобретение века. Разговоры, которые они ведут в присутствии миссис Фейербейрн, начинают приобретать окраску их бесед друг с другом дома. Они начинают перенимать доброжелательный, рассудительный тон консультанта. «А что Джоанна (имя, которое они никогда не употребляют в ее присутствии) скажет?» – этот вопрос становится ритуальным, игровым между ними – во многом схоже с тем, как католики, возможно, хоть раз попытались представить реакцию Иисуса на уготованные жизнью испытания. «Если ты и дальше будешь раздражаться на меня, я кончу тем, что стану «уклоняющейся», – урезонивает Кирстен Рабиха в ответ на его ведущую в тупик выходку. Они по-прежнему шутят про психотерапию, но уже не на ее счет. И поэтому жаль, что благие озарения по поводу предлагаемого в кабинете консультанта не проливают свет в потемках общей культуры. Их разговоры – своего рода маленькая лаборатория взросления в мире, ослепленном представлением о любви как об инстинкте или чувстве, недоступном изучению. То, что кабинет миссис Фейербейрн приткнулся где-то в выси ступенек доходного дома, выглядит как символ природы ее профессии. Она поборница истины, с какой теперь близко знакомы Рабих с Кирстен, только они знают: как то ни прискорбно, но эта истина скорее всего пропадет в окружающем шуме, истина о том, что любовь – это умение, а не одно лишь исступление.