Кукольник - Лиам Пайпер Страница 41

– Лучик света во мраке.

– Моя жена шутила, что Гитлер нас сосватал. Без него мы никогда не познакомились бы. Из-за этого у нее возникали конфликты с родней. Конечно, нехорошо говорить, что война может привести к чему-либо хорошему, но факт остается фактом… В конце концов Гитлер ее убил… больная печень…

– И как ты смог простить за это нацистов?

– Им нет прощения…

Аркадий, отложив винную карту, переплел перед собой пальцы и задумался. Ему, по-видимому, приходилось «переводить» свои мысли с одного языка на другой.

– Если внимательно изучить подъем нацистского государства, многое становится понятным. Немцы на самом деле искренне, от всей души верили, что являются самыми сильными, самыми умными, самыми культурными и благородными на свете…

При этих словах старик коснулся кончиками пальцев своей груди, и Тесс вспомнился шрам, оставшийся у него над сердцем. Отогнав от себя непрошеное воспоминание, она потянулась за бокалом.

– И при этом немцы проиграли в Первой мировой войне противнику, которого не считали себе ровней, не просто проиграли, но были разгромлены, унижены и доведены до нищеты. Случившееся послужило неопровержимым доказательством того, что с их государством не все в порядке. В результате у немцев в головах засели две взаимоисключающие идеи, что вообще-то не свойственно человеческой психике. Эти идеи начали под действием друг друга видоизменяться, искажаться, люди принялись искать объяснение, а потом врага. Если у тебя нет смелости искать внешнего врага, ты ищешь внутреннего. В таком случае ты выбираешь ту часть общества, которую не понимаешь, тех, кто внешне на тебя не похож, тех, кто намеренно демонстрируют свою с тобой несхожесть. Исторически так сложилось, что на роль врага лучше всего подходили евреи. Печально. Так было везде, не только в Германии, но повсюду, от Испании до Египта. Ты молод, умен, как говорят окружающие, но ты беден, зол и боишься жизненных невзгод. Ты растешь, слыша каждый день, что беден потому, что так решили жиды, что жиды тебя угнетают, что жиды лишили тебя работы, что жиды зарятся на твоих женщин. Ты, конечно же, во все это веришь. Если что-либо повторять достаточно долго, оно становится фактом, факты провоцируют действия, а действия имеют свои последствия. В результате возрождается сильное общество, вот только его движущей силой становится ненависть. Как для любого двигателя, ненависти необходимо топливо, для того чтобы работать днем и ночью. Машине все равно, кто перед ней: еврей, цыган, коммунист, гомосексуалист или русский. Машина работает на ненависти. Ей просто все время нужно что-то новое, что можно было бы ненавидеть. Ты бы смогла простить такое? Нет, наверняка нет, но, если ты не постараешься понять их, существует риск, что подобное повторится.

Тесс немного нервничала.

– Думаешь, это возможно? Неужели такое может повториться? Не в наши дни… я уверена…

– Все великие злодеяния в мире совершались лишь потому, что кто-то думал, будто бы узрел истину. Давайте принесем цивилизацию в Африку. Давайте колонизируем Индию. Давайте закроем наши границы, чтобы защитить страну от внешнего зла. Давайте очистим наши города от злых людей. Все сразу наладится. Великие идеи приближают мир к гибели. Злому человеку никогда не придет в голову, что он злой. Как раз это и делает его злым. Из-за того, что происходило в концлагерях, становится еще горше: нормальные люди, ученые и чиновники, творили все это, ибо верили, что строят новый, лучший мир.

– Уверена, что ученые вполне все осознавали. Им нет прощения.

– Наука – сродни религии. Если ты достаточно внимательно перечитываешь свои научные тексты, то обязательно отыщешь в них закон, который оправдает то, что ты хочешь сделать, даже будет у тебя это требовать. От тех ученых, с которыми я общался в концлагере, я узнал, что, по их мнению, человек ничем не отличается от крысы. Крыса бегает по лабиринту, если в конце ее ждет награда. Она бегает быстро, если дать ей кусочек сыра, но еще быстрее, если наказывать ее болью. Возможность избежать смерти, ужасной смерти – замечательная награда, даже лучше сыра, – Аркадий открыл винную карту, – но не лучше вина.

Здание, в котором сортировали вещи, отобранные у очередной партии привезенных на товарняке заключенных, называли «Канадой». В среде лагерников существовало мнение, что это страна невообразимого богатства и роскоши. Женщины-заключенные запускали руки в карманы одежды прибывших в Аушвиц арестантов и извлекали на свет божий разнообразные сокровища: драгоценности, золото, бриллианты, часы, деньги из дюжины разных стран, Библии, компактные книги Торы для путешественников, любовные письма, записные книжки, конфеты и бутылки с вином. Все эти трогательные вещицы, надежно спрятанные и привезенные в концлагерь теми, кто без них не мыслил своей жизни, теперь никому не принадлежали, и нацисты свободно в них рылись.

Все ценности полагалось отсылать в Берлин, где они шли на дальнейшее финансирование войны, но на практике многое прилипало к рукам эсэсовцев, в частности доставалось доктору Пфайферу. Дитер завербовал солдата, который после ранения на восточном фронте пристрастился к морфию. Теперь этот эсэсовец менял дорогой алкоголь и пригоршни золотых побрякушек на ампулы с наркотиком.

Дитер заказывал своему человеку в «Канаде» те или иные вещи либо предметы, необходимые для личного комфорта врача или для его исследований. Раз в несколько недель Аркадий получал от него подарок. Теперь русский вместо полосатой арестантской формы носил безукоризненный костюм – лишь маленькое пятнышко засохшей крови на лацкане выдавало его происхождение. Из нагрудного кармана пиджака торчала серебряная перьевая авторучка. На запястье тикали чудесные швейцарские часы, не пострадавшие ни от времени, ни в дороге, ни от дождя, ни от снега, ни от газа… Ночью, когда к нему возвращались воспоминания о тех ужасах, которые довелось пережить в лаборатории люфтваффе, Аркадий подносил часы поближе к уху. Их мерное тиканье успокаивало. Дыхание становилось ровнее, и вскоре он засыпал.

Даже если бы Дитер не был врачом, он все равно заметил бы, что после эксперимента его приятель изменился. Двигался русский теперь медленнее, словно его неуклюжее тело принадлежало марионетке на провисших веревочках. Проворство, с каким он прежде справлялся с инструментами, также было утрачено. Несколько раз, когда он брал кровь на анализ, его пальцы разжимались, стекло разбивалось и вся работа шла насмарку. Однажды он порезался и сидел, словно завороженный, наблюдая, как льется из раны кровь, словно и впрямь не понимал, что происходит. Дитер склонялся к мысли, что эксперименты с атмосферным давлением вызвали у него хроническое повреждение мозга. А еще имела место психологическая травма. Если Дитер перед сном не давал ему успокоительное, Аркадий метался и кричал во сне. Просыпаясь, он пугался и вздрагивал от шума. Каждый раз, когда проявлялось очередное доказательство вреда, нанесенного его организму, сердце Дитера переполняли сожаление и раскаяние. Он делал все возможное, чтобы облегчить русскому жизнь.

Аркадий не вернулся в барак над крематорием. Вместо этого в конце рабочего дня он ложился отдыхать на койку, стоявшую в кабинете Дитера. Там же он обедал вместе с немцем. Дитеру удавалось раздобыть кое-какие продукты из «Канады», ту еду, которую арестованные привозили в лагерь из своих родных городов. Это были соленые огурцы, хлеб, консервированные овощи, рыба, солонина, плитки шоколада и бутылки с вином. Мужчины съедали все то, что может быстро испортиться, за обедом. То, что могло храниться, Дитер прятал в глубине платяного шкафа так, что ни одна выборочная проверка СС ничего подозрительного не заметила бы. Как-то Аркадий спросил, какой смысл прятать еду, если каждый день в лагерь прибывает больше продуктов, чем они в состоянии съесть, но Дитер лишь улыбнулся, поднял руку в американском салюте бойскаутов и произнес на английском их лозунг: «Всегда готов!» ^[56]