Всадник с улицы Сент-Урбан - Мордекай Рихлер Страница 41

Ханна со стоном скривилась.

— Если ему так уж делать нечего, не болтался бы по жаре, а шел искать работу, — не сдавалась Дженни.

Однако когда Джо предложил внести свою лепту в семейный бюджет и выложил две новенькие бумажки по сотне долларов, Дженни деньги отвергла — где ты их, дескать, украл?

— А ты бы, кстати, не оставляла трусы и лифчики болтаться на веревке в ванной, — тихо сказал Джо. — Арти почти взрослый парень.

— Только не надо здесь свои законы устанавливать, ладно?

— Вот месяц вновь прошел, — запела Ханна, закружилась, прижав к щеке палку от швабры, — опять мне нужен «котекс»!..рэгтайм… блю-уз!.. — и вдруг резко остановилась перед Дженни. — Это и все, чему ты научилась у твоего хваленого Джимми Дюранте?

— Его фамилия вообще-то Дюран. И он выдающийся писатель [142].

Узнав, что Джо не только на лошадях умеет кататься, но у него есть еще и права пилота гражданской авиации, соседи удивились. Это надо же! Может взаправду летать на самолете! И они с жаром принялись посвящать его во все, что он упустил за время своего шестилетнего отсутствия. Залман Фрид, например, стал офицером в артиллерии. Сын Купермана пошел в военный флот и топит немецкие подлодки в Северной Атлантике. Марв Блум сбит над Мальтой, и теперь о нем то и дело говорят по радио, призывая покупать военные облигации. («Эй, мистер, — обращается к слушателям диктор, — помнишь Марва Блума, веснушчатого тощенького подростка, который приносил тебе по утрам газеты?..») Все эти истории Джо выслушивал с мечтательной полуулыбкой.

— А вы, значит, — подбивал он итог, — все это время, как заведенные, капусту косите? Так получается?

Пробыв дома всего неделю, Джо начал просыпаться по ночам, чихать и кашлять. Так что, когда он уходил, Ханна его непременно дожидалась, хоть возвращался он не раньше часа ночи, а то и в два, и своими голосами они будили Дженни.

— Зиму нынче обещают мягкую, Джо. Это все говорят. Да и вообще, по правде сказать, зимы у нас стали тут какие-то совсем не те.

Разбуженная доносящимися с кухни пряными ароматами и звоном посуды, Дженни, бывало, пробовала к ним присоединиться, тем более что в сковородках скворчало очень заманчиво.

— Да ничего у нас нет! — отмахивалась от нее Ханна, сладко, но как-то без радушия улыбаясь. — Так… старая кость. Суп вчерашний. Тебя это не заинтересует.

— Да я вообще есть не хочу, — холодно отвечала на это Дженни.

— Ну вот и слава Богу. Вот и иди тогда. Спокойной ночи.

Сам того не желая, запал поджег Шугарман. Он рассказал Джо про битье стекол в еврейских лавках, про свастики, которые рисуют на мостовой против синагоги на Фейрмаунт-стрит. Все это местные фашисты, франко-канадские последователи Адриена Аркана [143].

— Ну, так и что вы делать с этим собираетесь? — спросил Джо.

Что у нас собирались с этим делать? Собирались не разрешать детям играть в софтбол на Флетчеровом поле. А то ведь шайки франко-канадского хулиганья там так и рыщут.

Назавтра Джо собрал под вечер Арти, Додика, Джейка, Гаса и еще нескольких мальчишек и повел их на Флетчерово поле играть в мяч. И на следующий день, и еще на следующий. И все время там с ними оставался, чтобы, если у франко-канадцев вдруг возникнет какая-нибудь шальная мысль, им стоило бы только глянуть, как Джо валяется на травке позади сетки отбивающего, и эта мысль тут же бы улетучилась.

Додик Кравиц, становившийся в присутствии Джо очень смелым, выкрикивал по адресу отступающих хулиганов непристойности на их родном французском. Когда один из мальчишек обернулся, Додик, схватившись за ширинку, проорал:

— Votre soeur, combien? [144]

Один из франко-канадцев запустил камнем.

— Ёшка ин дрерд арайн! [145]— ответил на это Додик.

Еще один камень ударил в землю. Додик согнулся, спустил штаны и повилял в воздухе бледной и тощей задницей.

— А это для Папы Пия! — одновременно проорал он.

Ну, тут уж, хочешь не хочешь, пришлось франко-канадцам двинуться на приступ. Джо встал, взял биту и пару раз махнул, будто бы по мячу. Хулиганы исчезли.

Додик, Джейк, Арти и остальные принесли на улицу Сент-Урбан раскатистый, хвастливо-преувеличенный отчет о победе, но родителей он не порадовал. У них и так уже проблем хватало. Все больше становилось уличных инцидентов, которые устраивали бродячие банды франко-канадских громил. Партия национального единства премьера Дюплесси распространила карикатуру, на которой старый грубый еврей с длинным уродливым шнобелем убегает в ночь, волоча за собой мешки с деньгами. Лоран Барре, министр в кабинете Дюплесси, сообщил законодательному собранию, что его сын, когда его зачисляли в армию, во время медосмотра подвергся оскорблениям со стороны врача-еврея. «Бесстыжие еврейские эскулапы, — жаловался он, — потешались, всячески унижая голых канадских юношей». Следующим утром дядя Эйб, едучи в свой загородный дом в горах, был сильно удивлен, увидев прямо на дороге надпись: «A bas les Juifs» [146]. Он собрал других столпов общины, щедро жертвовавших на выборную кампанию «Национального единства», и они отправились поговорить с министром, результатом чего стала размноженная газетами фотография, где тот всем пожимает руки и благостно улыбается, прощаясь с делегацией на ступенях отеля «Шато Фронтенак» в Квебек-Сити. На следующий день некий правительственный чиновник сделал заявление для прессы. «Наш антисемитизм, — сказал он, — сильно преувеличивают. Что касается меня лично, то у меня и адвокат еврей, да и машины я всегда покупаю у Сонни Фиша».

Джо кинулся по табачным лавкам и парикмахерским, всех там накручивал, подзуживал и высмеивал, вопрошая: что? что делать-то будем?! Такие оскорбления нельзя оставлять без ответа!

Это было в среду. А в пятницу некий парень с улицы Сент-Урбан отправился в дансинг-холл «Паледор» послушать джаз и, может быть, подклеить какую-нибудь шиксу, да и снял там дамочку, чей муж в тот момент пребывал за океаном с «ванду» [147].