Живая очередь - Александр Андрианов Страница 41

Когда твоя жизнь меняется кардинальным образом, да еще против твоей собственной воли — пережить это безболезненно удается не каждому, а уж пожилому человеку приходится непросто вдвойне. С какой бы тщательностью ты не выискивал мнимые и реальные плюсы — минусов все равно почему-то оказывается гораздо больше. Вот и Дмитрий Петрович ловил себя на мысли, что каждый новый день дается ему все с большим трудом. Он отчетливо осознавал, что жизнь проходит мимо него. Где-то за окном, в соседской квартире или, быть может, в офисах солидных компаний, понатыканных сейчас на каждом углу. Где угодно, но только не рядом с ним.

Кот Васька хоть и не понимал, что происходит сейчас с его хозяином, прекрасно видел, как резко сдал Дмитрий Петрович в последнее время. На лбу добавилось морщинок, потускнел взгляд, вернулись головные боли, которые, казалось, навечно забыли дорогу в его дом. Но нет, оказывается, не забыли. Просто дремали все это время, ожидая подходящего случая, и дождались. За компанию с ними появился шум в ушах, а сон снова сделался беспокойным и тяжелым. Васька терся о ноги своего хозяина, без приглашения забирался к нему на колени или сладко мурлыкал, зная, как это нравится Дмитрию Петровичу. Но при всех своих талантах кот не мог дать старику самого главного — простого человеческого общения, а пенсионер нуждался в этом, как ни в чем другом.

Воспоминания преследовали его по пятам — от них было не укрыться ни в ванной, ни на кухне, ни в комнате. Как расчетливый убийца поджидает свою жертву, так и скорбные раздумья с нетерпением ждали, когда старику будет нечем себя занять, и ударяли в голову, как брандспойтная струя, не давая ни малейшего шанса на спасение. Ностальгия доканывала пенсионера даже сильнее, чем одиночество. Он вспоминал по крупицам буквально каждый день их счастливой «поликлиничной» жизни, и словно изощренный мазохист смаковал их во всех подробностях, пытаясь до мельчайших деталей воссоздать в памяти моменты былого счастья.

В его поседевшей голове находилось место и для вкусных Софьиных пирожков, и для беспородного пса Шарика с его всколоченной шерстью и линялым хвостом, и для бабы Дуни с ее приветливой улыбкой и удивительно ласковыми «милками» и голубчиками». Ах, как жаль, что ее больше нет. Как жаль, что больше нет скромняги Сереги с его вечными сомнениями и робостью, нет собранной по крупицам библиотеки, изящных стеллажей, с которых заботливо сдувала каждую пылинку сердобольная гардеробщица. Нет Катеньки и этих романтичных прогулок в тихом скверике под синей луной, эмоционального Степана, умевшего в деталях разобрать тактический план на игру любой европейской команды, не говоря уже о российских клубах. Нет вечного двигателя Андрюшки, сумевшего объединить столько разных и в то же время таких похожих людей….

Банда распалась, а вместе с ней по крупицам рассыпалась вся жизнь. Теперь некого будет поздравить с праздником и пожелать счастливого дня рождения. Не с кем справить Новый год или просто поболтать по душам, поделиться наболевшим. Некого обнять и прижать к себе. Некого назвать другом, да хотя бы просто товарищем или знакомым. Все исчезло. Все стало чужим, серым и унылым. Распался даже не их союз, казавшийся таким прочным и нерушимым — распался весь мир! Заботливо оберегаемый мир, такой живой и такой красивый, где находилось место для всех. Этот мир никого не отторгал, в него не нужно было выписывать билетов и пропусков. Каждый мог войти в него и внести туда свою лепту. А где теперь тот маленький, уютный островок, в котором действовали свои правила и законы, где главной и единственной валютой являлось простое человеческое «спасибо»?

О, что это был за мир! Единственный в своем роде, а потому такой желанный и любимый! Но теперь он жестоко смят и раздавлен, похоронен под грудой формальных направлений и бюрократических процедур. Этому миру не нашлось места в современной поликлинике, должной стать заведением европейского уровня и примером для других. Все кончено, все действительно кончено, но как смириться с этим? Как жить дальше? С помощью каких средств бороться с безжалостной системой, чьи жернова без зазрения совести перемалывают человеческие судьбы и даже не ржавеют от выпитой крови? Как могут слабые руки, покрытые старческими морщинами, остановить ее шестеренки, не знающие ни жалости, ни сомнений… А может, смириться? Плюнуть на все и растереть ногой? Дмитрий Петрович пытался. Заставлял себя, приказывал забыть и не думать. Но как не думать о том, что было таким важным и значительным? Как вычеркнуть из памяти милые сердцу мгновения, являвшимися, быть может, самыми счастливыми во всей его жизни?