Шпионы - Майкл Фрейн Страница 41

– Нет, настоящие.

– А зачем здесь старый носок?

Я отбираю у нее носок и бросаю обратно.

– Нужен, для одного дела.

Она вытаскивает кухонный нож.

– А это зачем?

– Это штык.

– Штык? – Она осторожно щупает лезвие. – Чтобы в людей втыкать?

Да, а еще для клятвы – не выдавать ничего ни единой живой душе, и чтобы резать мне горло, если я клятву нарушу, и да поможет мне Бог, и пусть я лучше умру. Но вслух я не произношу ни слова.

– Ручка отвалилась, – замечает Барбара. – Вообще-то он, по-моему, смахивает на разделочный нож.

По-моему, тоже. Я беру у нее нож и кладу назад в сундучок. Барбара садится и показывает что-то, обнаруженное под ножом: коробок спичек. Чиркает, и в нос ударяет острый волнующий запах, как от фейерверка. Барбара опять берет в рот сигарету и с опаской подносит согнутый почернелый кончик к самому пламени. В его неверном свете поблескивает ее лицо. В темной глубине прищуренных глаз танцуют два крошечных огонька.

Внезапно она роняет спичку; захлебываясь кашлем, выхватывает сигарету изо рта и с удивлением смотрит на нее:

– Тьфу! Гадость какая!

Я протягиваю руку:

– Дай курнуть.

Барбара не обращает на меня никакого внимания. С великой осторожностью опять сует сигарету в рот и снова пытается закурить. Опять кашляет, задыхается, дым ест ей глаза. На этот раз она не глядя протягивает мне сигарету и прижимает руки к векам.

Я беру сигарету в рот. Пробковый кончик влажен от ее губ, как клапан ее кошелька. Очень осторожно я втягиваю в себя немножко дыма; во рту он кажется прямо-таки твердым. Барбара отнимает от глаз руки и наблюдает за мной, смаргивая набегающие слезы. Несколько мгновений я держу дым во рту, стараясь не впустить в горло, и явственно ощущаю в нем привкус значительности и взрослости.

Я поднимаю голову и, подражая Джеффу, за которым подглядывал, выпускаю дым изо рта. После чего удовлетворенно вздыхаю.

Барбара снова отбирает у меня сигарету.

– Как это у тебя получается? – кротко спрашивает она.

– Привычка нужна, только и всего.

Зажмурив глаза, она делает маленькую затяжку.

– Теперь выпускай, – командую я.

Отдернув назад голову, чтобы дым не ел глаза, она старательно дует.

Затем отдает мне сигарету и внимательно наблюдает, пока я снова набираю в рот немного дыму.

– А ты нормально себя чувствуешь? – спрашивает она. – Тебя ведь должно тошнить.

Нормально ли я себя чувствую? Я чувствую… что-то будоражещее. Но едва ли тошноту. По-моему, это ощущение полета. Чувство полной свободы, точно меня уже не сковывают правила и путы детства. Я могу безнаказанно отпирать запертые сундучки, нарушать утратившие смысл клятвы, и мне все сойдет с рук. Вот-вот откроются тайны, прежде мне недоступные. Из старого темного мира тоннелей и ужасов я взмываю в раздольное нагорье, где воздух светел и прозрачен и далеко окрест синеет горизонт.

Барбара протягивает руку за сигаретой и снова набирает в рот немножко дыма. На этот раз она не только задыхается, но и хохочет.

– Ты чего? – спрашиваю я.

– Вот это да! – отсмеявшись и откашлявшись, произносит она. – Сидим себе и курим.

Мы передаем друг другу волшебный огонек. Сигарету держим самыми разными способами, смелыми и эффектными: то как Джефф, то подносим раскрытую ладонь к лицу, словно отдаем салют, то как миссис Шелдон – поддерживая локоть другой рукой. Вытягиваем губы вперед, словно принимая причастие. Втягиваем их, смакуя затяжку. Смотрим на маленький красный огонек на кончике; с каждым вдохом и выдохом он то разгорается, то блекнет, а сквозь листву ввысь струится сизый дымок.

Мы растягиваемся на пыльной земле, глядим, щурясь, в небо и разговариваем о всякой всячине. Вернее, говорит Барбара. Она ненавидит мисс Пиннекноп, школьную учительницу рисования, – ее все ненавидят и прозвали Чертежной Кнопкой. Раньше лучшей подружкой Барбары была Розмари Уинтерс, но они больше не дружат, потому что Розмари наговорила Анне Шекспир разных гадостей про Барбару. Интересно, что теперь будут делать мать Кита и ее дружок? Ведь все только и ждут, чтобы он появился.

– Никакой он ей не дружок, – спокойно объясняю я. – Они просто немецкие шпионы.

Только на самом деле я, конечно, ничего такого не говорю. Лежу и молчу.

– Может, когда он в следующий раз придет среди ночи, – шепчет Барбара, – она тихонько выскользнет из дому, и они убегут.

– Они же немецкие шпионы!

Но и теперь я не говорю этого вслух, потому что понимаю: все гораздо, гораздо сложнее. Непонятным образом сюда еще припутались и перси, и мягкость тела, и поцелуи. В чистом виде, без этих мудреных добавок, шпионство принадлежало миру штыков и тайных подземных ходов, но, поднявшись вместе с клубами сизого дыма ввысь, тот мир растаял в небе.

Барбара снова затягивается и отдает сигарету мне, только курить уже почти нечего, остался лишь пробковый фильтр.

– А мы могли бы подсмотреть, что будет, – тихо говорит Барбара. – Тайком выйдем ночью из дому и спрячемся тут, как твой брат с Дидре.

Легкая дрожь бежит у меня по телу, в животе что-то неприятно сжимается. Наверно, меня начинает тошнить. Представив, как мы с Барбарой будем здесь прятаться среди ночи, я вдруг вспомнил, что через три дня луна вообще не взойдет и настанет тьма, хоть глаз коли.

А еще вспомнил, где последний раз видел пачку сигарет с пробковыми фильтрами.

Возможно, прошлой ночью тут сидели совсем даже не Джефф с Дидре. Возможно, тут сидел он. Наблюдал за обитателями дома. Выжидал подходящий момент…

Сигареты с пробковыми фильтрами, что лежали в потайном ящике за тоннелем, были марки «Крейвен-Эй». Я смотрю на зажатый в пальцах «бычок».

Сигарета, вместе с напечатанным на бумаге названием, выкурена до самого фильтра. Мы с Барбарой сообща уничтожили вещественное доказательство.

И теперь все опять переменилось. Каждый вечер воздух в Тупике звенит от птичьих трелей; я этого прежде не замечал. Он звенит от птичьих трелей, напоен летними ароматами, полон странных, мельком, искоса замеченных образов и очертаний, в нем разлиты томление, грусть и неопределенные надежды.

Но у нее, у этой сладкой тревоги, есть имя. Называется она – Ламорна.

Ламорна. Слово это снова и снова вертится у меня на языке, срывается с него помимо моей воли. Ламорна – это прикосновение мягкого платья Барбары, когда она перегнулась через меня, чтобы заглянуть в сундучок. Ламорна – это правильное, научное название контраста между пузырчатостью кошелька и гладкостью его блестящей защелки. Ламорна – это запах спички, похожий на запах фейерверка, и два ярких отражения пламени в зрачках Барбары.