Леопард на солнце - Лаура Рестрепо Страница 41

– Парень стал настоящей черной притчей во языцех. Он делал все дурное, что только мог, а чего не делал, в том его все равно обвиняли. Всякое несчастье, включая наводнения, болезни и засухи, считали его рук делом. Дети боялись его больше, чем Буки, Деда С Мешком и самого нечистого. Взрослые молили Бога избавить нас от Темного.

Они сидят друг подле друга, Нандо – желтый – и Арканхель – золотистый, они беседуют задушевно, тепло и сердечно, пока легкий скрип кожаной куртки Темного не заставляет их повернуть головы. Эта черная куртка, такая нелепая и неуместная в городском пекле, но он не расстается с ней никогда, словно она его вторая кожа. Они смотрят на него, а он смотрит на них, он пытается вымолвить фразу, замирающую на его одеревеневшем языке.

– Уходи, Рака, – приказывает ему Нандо с безразличным спокойствием. – Ты накачался наркотиками.

Тот пытается удержать равновесие на неверных ногах, ждет с собачьей покорностью, в разрозненных архивах своей изувеченной памяти безуспешно ищет слово, способное стать мостом через бездну, сократить дистанцию, вымолить прощение.

– Уходи, – повторяет Нандо, не повышая голоса.

Рака молча повинуется и удаляется вдоль галереи на улицу, излучая темный печальный свет, пугающий животных в патио и бросающий тени по углам.

– Ни Рака, ни я ни на что тебе не годны, – говорит Арканхель Нандо. – Он – оттого, что слишком плох, я – оттого, что слишком хорош.

– Его я подстрекнул, а тебя придержал. Плохо я сделал. Судьба сама знает, куда гнуть.

– Разреши мне позвать его, – просит Арканхель. – Так мы его потеряем.

– Пусть себе уходит. Мы уж давно его потеряли.

* * *

Вечером, после дня, проведенного в залах заседаний и посвященного делам легальной торговли, Мани Монсальве возвращается один в свой большой дом над гаванью Порта.

Йела, старая кухарка, ушла вместе с сеньорой, и он не знает даже имен тех, кто теперь ему прислуживает. Без контроля Алины телохранители постепенно оккупировали дом, превратив его из первоклассно благоустроенной резиденции, наподобие шикарного отеля на Майами Бич, в стойбище, дурно пахнущее продуктами жизнедеятельности холостяков. На лампах развешаны носки, пепельницы набиты окурками, на столе в столовой – газеты и тарелки с объедками, на пышных покрывалах диванов отдыхают винтовки, на светлых коврах следы запачканных глиной сапог, и день-деньской, не выключаясь, вопят приемники и телевизоры. Огромные вазоны, прежде полные роз, теперь стоят пустые, из музыкального центра не льется голос Нельсона Неда, хрусталь и мрамор тускнеют, покрытые налетом морской соли. С обиходных предметов стерлись следы женского присутствия Алины Жерико.

Единственное место, где Мани все еще находит их, – ее уборная, укромная комнатка в четыре квадратных метра, заставленная этажерками и зеркалами и освещаемая несметным множеством электрических лампочек, точно гримерная голливудской звезды. Там взаперти, в тесноте, не имея лазейки наружу, живут ее запахи, ее тайны, ее воспоминания, ее тревоги, ее потерянное время, ее напрасные иллюзии, словно они осели в каждой покинутой ею туфельке, на каждой брошенной в забвении фотографии, на ее нижнем белье, оставленном в глубине ящиков.

И прежде всего в коробках. В коробочках, где она хранила всякую всячину. Эти маленькие хранилища представляют разнообразие стилей и материалов – шкатулки, футляры для украшений, корзиночки для рукоделия, деревянные и плетеные из соломки, перламутровые и расписанные в восточном вкусе, – прежде Мани не обращал на них внимания, теперь им отданы долгие часы его ночных бдений.

Покончив с делами – с каждым днем все более законными, все более пресными и скучными, – Мани Монсальве надежно запирается в своей комнате, отдает строгий приказ не беспокоить его, тщательно моет руки и приносит коробочки из уборной Алины.

Он открывает их благоговейно, словно это некие священные предметы, и высыпает содержимое на кровать. Они полны ничтожных, разрозненных сокровищ, бесполезных, случайно собранных вместе. Медальоны, записки, лоскутки, пряжки говорят Мани об одиноких, потаенных минутах жизни его жены, что не привлекали его интереса, когда он жил с ней вместе, а теперь повергают в отчаяние своей невозвратностью.

Он берет каждую пуговицу, точно уникальный экспонат, и пытается угадать, от какой одежды она оторвалась, каждую непарную сережку – и старается сообразить, когда в последний раз видел ее на Алине, каждый кусочек фарфора – и ищет остальные, чтобы соединить их и склеить, в тщетных усилиях восстановить всю вещь, какую-то вещицу, фигурку, теперь непостижимую и невесть какую, которая когда-то была целой и разбилась, и Алина хранила осколки, а он теперь мечтает, с тоскливой настойчивостью, чтобы эта фигурка существовала вновь. Так он проводит ночи: обыскивая коробочки, заполненные прошлым.

В дневное время он, сонный, неохотно возвращается к настоящему, интересующему его раз от раза все меньше. Чтобы остудить свои, с пылу с жару, денежки, он посещает ряд кандидатов на роль подставных лиц, с ними его знакомит адвокат Мендес. Это представители почтенных фамилий, ревностные католики, отцы достойных семейств и члены элитарных клубов, – он предлагает им баснословно выгодные предприятия, с тем, чтобы он дал деньги, а они – имя и репутацию. В качестве управляющих своими делами он принял на работу группу сынков богатеев, юных и жадных до денег, только что окончивших заграничные университеты – они владеют английским, на «ты» с факсами, телексами и информатикой.

Чтобы, входя в новую жизнь, не ударить лицом в грязь, Мани согласился распрощаться с джинсами и кроссовками, и сменил их на роскошные костюмы, броскую обувь, черные рубашки и переливчатые галстуки, что, нисколько не сделав его лучше, лишь подчеркивает его невыигрышную из-за безобразного шрама внешность, плебейские замашки и несомненное бескультурье. «Взамен манер – деньги», – повторяет он сам себе, общаясь с вьщающимися гражданами, и не скупится на пожертвования и приношения, оплачивает все счета, расточает любезности.

Он сует руку в карман и оделяет банкнотами с той же быстротой, с какой раньше хватался за оружие и оделял свинцом. Следуя рекомендациям адвоката, для начала он послал каждому компаньону, в знак искренности своих намерений, «Рено-12» с пробегом ноль километров.

Подводя, в звонкой монете, баланс новой стратегии, он видит, что она приносит отличные плоды. Его буржуазные компаньоны наиболее податливы ко всему, что сулит легкие деньги и магическое преумножение прибылей. Повсюду крепнут легальные предприятия: импорт транспортных средств, скотоводство, компании лизинга и факторинга, купля-продажа акций и ценных бумаг, охранные фирмы, ломбарды, агентства недвижимости и всякие прочие, все, в его представлении, одинаково безликие и скучные, – цифры растущих доходов, сведенные в статистические таблицы, влетают ему в одно ухо и вылетаю в другое.

Но при подведении баланса его персональных успехов результат получается с обратным знаком. Когда подошел день самого большого в году благотворительного бала в главном общественном клубе Порта, Мани принял в нем участие, купив пятьдесят процентов входных билетов, выписав чеки на оплату оркестров, цветов для украшения зала, фейерверка и буфета с дарами моря и шампанским. Мероприятие имело успех и принесло много денег на реабилитацию наркоманов. На закрытии бала группа благородных дам, среди аплодисментов и всеобщей признательности, вручила Мани большой букет роз.