Пощечина - Кристос Циолкас Страница 41

Конни выключила компьютер, застегнула куртку, надела сапоги. Присев перед зеркалом, аккуратно накрасила губы. Макияж ее учил накладывать папа, а не мама. Марина косметикой не пользовалась. А отец красился. В макияже главное — основа, говорил он ей, пудря щеки, подбородок и нос. Под основой можно спрятать любые прыщи, добавил он, показывая на раковую опухоль под своим подбородком, и затушевать блеск кожи. Конни поджала губы. Отец наверняка хотел бы, чтобы она выбрала «Скрытое»; в искусстве его привлекало все абстрактное, замысловатое, с налетом эстетизма — в общем, заумь, как сказали бы австралийцы. Не потому ли он покинул Австралию? А что выбрала бы мама? Плотного, рослого пакистанца в деловом костюме. Он тоже был похож на Винса Бона. Конни аккуратно подвела глаза.

Таша причесалась, переоделась в брюки и сиреневую куртку из искусственного меха с шерстяной оторочкой вокруг ворота. Конни нравилась эта куртка по моде пятидесятых годов, купленная в магазине подержанных вещей. Тетя в ней смотрелась так пикантно.

— Так что ты выбрала?

— «Кальмар и кит». По отзывам, классный фильм.

Таша в предвкушении потерла руки:

— Замечательно. А после кино поедим спагетти.

«Развод по-американски» она пойдет смотреть с Ричи. Или с Дженной, если та еще не видела этот фильм. Или, может быть, одна. И будет фантазировать. Заткнись, не думай о нем. Она крепче взяла тетю под руку, и они зашагали к вокзалу.

Когда они вернулись из кино, дома на ответчике их ждало сообщение от Рози: она спрашивала, не сможет ли Конни посидеть с Хьюго в четверг вечером. Конни глянула на часы: еще не было одиннадцати. Она сняла трубку.

— Ты согласишься? — Таша налила себе бокал красного вина и включила телевизор.

— Да, наверно.

— А время у тебя есть?

Она предпочла бы, чтобы тетя не давила на нее. Она сама вполне могла принять решение.

— Уроки я могу сделать и у них. Не проблема.

Она видела, что тетя хочет сказать что-то еще, и затаила дыхание. Но Таша отвернулась. Конни быстро набрала домашний телефон Рози и Гэри. Включился их автоответчик, и она начала наговаривать сообщение. В трубке раздался визг, электронная какофония, потом на другом конце провода зазвучал голос Гэри:

— Конни, это ты?

— Да. Я могу присмотреть за Хьюго в четверг вечером. В котором часу мне прийти?

— Ты молодец, Конни, да? Хорошая девочка. — Гэри едва ворочал языком. Должно быть, он пьян, предположила Конни. — Приходи в семь.

— Ладно.

— Рози, черт бы ее побрал, записала нас на какой-то семинар для родителей. Терпеть их не могу. Всегда чувствую себя на них двоечником, отстающим.

Конни прикусила губу. Ей нечего было сказать в ответ. Она плохо представляла Гэри в роли ученика. Хотя не в том, что касалось познавательного аспекта: учиться бы ему понравилось, ведь он постоянно читал. Возможно, он сожалел, думала она, что так рано бросил школу. С четвертого класса средней школы, как он признался ей, что соответствовало современному десятому. Но ей никогда не хватало смелости спросить у него, почему он это сделал. Она предполагала, что Гэри не выносит дисциплины, подчинения правилам и расписанию. Он не мог сидеть спокойно на одном месте. Оставаясь с ним наедине, она всегда чувствовала себе немного не в своей тарелке.

— Хорошо, приду, — наконец выпалила она, сознавая, что пауза в их разговоре затянулась. — До четверга.

Может, он еще и наширялся.

— Да, да, спасибо, Конни, ты — ангел.

Ее тетя щелкала пультом, переключая с канала на канал — Ирак, «Большой брат» [67], какой-то американский детектив. Конни забрала у нее пульт и вновь включила программу новостей. На участке дороге посреди пустыни дымился черный обуглившийся каркас автомобиля. Вокруг голосили укутанные в покрывала женщины.

— Убери это, Кон, пожалуйста. Не могу это видеть.

Она переключила на другой канал: две женщины в сауне рассуждали об анальном сексе.

— Ой, еще не легче. — Тетя выхватила пульт из ее руки и стала смотреть детектив.

Конни зевнула, наклонившись, чмокнула тетю в щеку:

— Сплошная дрянь, нечего смотреть, да? Может, кабельное купить?

У Дженны было кабельное телевидение, но и у нее дома они постоянно переключали каналы. Конни покачала головой:

— Там показывают такую же дрянь. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, мой ангел.

Она лежала в постели, вслушивалась в приглушенные звуки телевизора. Свет она не выключила и теперь рассматривала фотографии на стене. Минувшим летом она полностью оголила стены своей комнаты — сняла все плакаты, все фотографии кинозвезд, знаменитостей и поп-певцов. Избавилась от Робби Уильямса и Гвен Стефани, Мисси Эллиот и Джонни Деппа. Не смогла расстаться только с фотографией Бенджамина Маккензи, актера из сериала «Одинокие сердца», — с маленьким черно-белым фото, которое она вырвала из еженедельной телепрограммы. Этот снимок она прилепила на край зеркала в своей спальне. Он напоминал ей Ричи. Стену напротив кровати занимала большая гравюра с изображением Лондона XIX века, которую тетя купила и вставила в рамку для нее в качестве подарка на шестнадцатилетие. Гравюра висела над ее письменным столом. Теперь в ее комнате остались всего два плаката. Один — чистое голубое небо, прорезанное колючей проволокой — выражал протест против нечеловеческих условий в карантинных лагерях для беженцев в Австралии. Она ухватила его на каком-то антирасистском митинге год назад. На втором плакате был изображен голый арабчонок с приставленным к его виску бензонасосом. Надпись, сделанная ярко красными буквами на английском и арабском языках, гласила: НЕТ НЕФТЯНОЙ ВОЙНЕ БУША! Этот плакат прислала ей Зара на ее шестнадцатилетие. Теперь стены ее комнаты были увешаны фотографиями людей из ее окружения, людей, которых она знала: Таша в синем дождевике под огромным черным зонтом; Ричи, в своей неопрятной футболке с перевернутой надписью «Слава богу, я пьян», во весь рот улыбающийся в объектив; она с Дженной и Тиной, все трое вырядились на вечеринку; Зара в толстовке с капюшоном и изображением Курта Кобейна на груди; ее собственное фото (она в десятом классе), довольно удачное: ноги у нее на этом снимке не смотрятся полными. Фотография отца с матерью, на которой они не похожи сами на себя. Отец тощий, как палка, с короткой стрижкой и осветленной напомаженной челкой; мать с ярко подведенными глазами, яркой помадой на губах и прической как у индейцев племени мохаук [68]. Они похожи на гангстеров — на романтических разбойников из глубины прошлого века, а не на тех бандитов, которых можно видеть на видео про рэперов или в рекламе «кока-колы». Ее мать в белых ажурных чулках, к чашке выставленного напоказ бюстгальтера приколот значок в виде японского императорского флага. Отец курит сигарету; на нем застегнутая доверху белая рубашка и тонкий черный галстук. Он искоса, с насмешливой хитрецой во взгляде смотрит в объектив; ее мать смотрит на него с нескрываемым обожанием на лице. Сразу же над фотографией родителей она повесила снимок, сделанный на рождественской вечеринке в клинике в прошлом году: все немного пьяны, натянуто улыбаются в объектив. Они стоят полукругом возле стола. Айша — в центре, она и Гектор — по бокам от нее. На Гекторе костюм, как всегда элегантный; он выглядит потрясающе. До боли потрясающе. Она перевела взгляд с отца на Гектора, потом снова посмотрела на мать, потом — на себя. На фотографии, снятой в клинике, она смотрит на Гектора с тем же самым выражением, что на лице у ее матери. И как только она раньше этого не замечала? Покраснев, Конни быстро погасила свет.