Жирафка - Славка Поберова Страница 41

Я и не удивлялась. Богунка еще раньше решила, что нужно использовать мои пропадающие втуне возможности. Правда, она мне еще ничего не говорила. Просто заставляла читать сказки младшим школьникам в библиотеке, которой она заведовала, пока не освободится место учителя чешского языка. Я даже думала, что в будущем можно будет создать какой-нибудь литературный кружок. В моей пражской школе был очень хороший кружок, и я жалела, что на него у меня не хватало времени.

Потом она заставила меня готовить выступления для школьного радио. Разве мало того, что там работает Ева?

— Не собираюсь я быть журналисткой! — защищалась я. Защищалась, конечно, слабо, потому что я уже стала думать, что сумею сделать что-нибудь интересное, как при подготовке выставки «Хобби на прищепках», когда мне удалось заставить Романа выступить, а не устраивать прослушивание кассет.

Однако работа на радио оказалась намного труднее, чем я предполагала, потому что темы, которые предложила Ева, были, конечно, нужными и требовали обсуждения, но не по радио же! Например, «Возможны ли браки в средней школе», «Проблемы коллективного досуга», «Планирование семьи», «Что важнее: человек или его одежда?», «Не призывай к тому, во что сам не веришь», «Свое и чужое мнение», «Кого можно считать джентльменом». Были и более конкретные темы: «Разбитые окна в нижнем этаже», «Плохое состояние раздевалок для мальчиков» и тому подобное.

Так как даже Ева пока не знала, принимать или не принимать эти материалы для чтения по радио и кто их будет читать перед микрофоном, меня на время от этого освободили, но я не строила никаких иллюзий. Я достаточно знала своих замечательных подруг Еву и Богунку, чтобы понять, что они меня в покое не оставят, — до такой степени чувство реальности у меня все-таки развито.

Скоро мне представилась возможность доказать Еве, что она ошибается, считая меня не искушенной в жизни. Во всяком случае, внешне удалось сохранить спокойствие. Но в душе — в душе я себя чувствовала ужасно. Однако Ева ничего не должна знать.

Это было так. На перемене Карел второй листал свежий номер журнала «Стадион» и вдруг как заорет!

— Гляди, вот твоя подружка, которая играла с нами в баскетбол!!

И он положил передо мной журнал, открытый на последней странице. Там была цветная фотография и статья под ней. Над фотографией заглавными буквами был набран бросающийся в глаза заголовок: «Красавица и мяч». Собственно, конца не было. Ивета хорошо проявила себя в команде юниоров (куда нас зачислили вместе), но не удержалась в молодежной сборной (об этом она однако же не сообщила ничего; судя по дате, это произошло после поездки ко мне, когда наша переписка прервалась). В Праге я не решилась зайти к ней, успокаивая себя, что она, наверное, находится на сборах или соревнованиях, куда мне теперь хода нет. Теперь она попала в первую лигу. Конечно, не это было ее задачей, но она ничем не побрезгует. Да и ребят там побольше. Со своей красотой она там наверняка кого-нибудь подцепит. Даже не попав в высшую лигу, куда взяли Пимчу. Зато у нее есть перспектива поступления на факультет физического воспитания — эту идею она позаимствовала у меня; она-то не собиралась связывать свою жизнь с баскетболом! Дурой надо быть, чтобы не воспользоваться такой возможностью!

— Конечно, это та самая девчонка. — Томаш посмотрел на удачный снимок Иветы и перевел взгляд на меня. Потом прочитал текст. — Тебе не повезло, это факт. Посмотри, где она только не побывала с этой молодежной сборной!

Ивета, которая была доброй, только когда у нее что-то было не в порядке, Ивета, которая, конечно, в баскетболе не могла выдержать сравнения со мной!

— Не думайте, соревнования — это не туристическая поездка, — сказала я, стараясь сохранить внешнее спокойствие.

Но Ева поняла, чего мне это стоило.

— Все вы дураки! — высказалась она, хотя обычно не ругалась.

Мне, однако, в этот момент не нужно было ни ее сочувствия, ни понимания.

— Не огорчайся понапрасну, — выдохнула я из последних сил и скрылась в уборной.

И хотя уже кончалась перемена, и хотя Гаврда сожрет меня с потрохами, все равно в класс я вернусь только после звонка.

Мне необходимо было побыть одной. Надо было привести себя в порядок, чтобы после уроков я смогла говорить на эту тему с Евой легко и безболезненно. Спокойно и умиротворенно. К чему слезы? Рвать страсти в клочья? Пусть все видят, как я воспринимаю реальность.

Мы пошли в столовую, как всегда, кружным путем, чтобы немного проветриться и переждать, пока рассосется очередь. Мы шли по здешнему знаменитому парку, через березовую рощу, которая сейчас, зимой, казалась светлее, чем всегда. Под ногами шуршали сухие листья, ветер повалил стоявший посреди лужайки деревянный щит с афишей «Играет оркестр…». С одной стороны щит оторвался от столба и продолжал раскачиваться и скрипеть. Все тут соответствовало моему настроению. А горечи, которую пытливые Евины глаза прочитали на моем лице, я должна буду найти какое-то достойное объяснение. Не потому, что я хотела что-либо от нее скрыть — с какой стати, но потому, что мне было мучительно больно. Она права: я не овладела ситуацией, раз так мучилась. Какая глупая зависть! И к кому — к Ивете!

— Все-таки она могла бы мне написать, если даже у нее не нашлось времени приехать!

— Напрасно ты ее упрекаешь, — отвечала Ева. Она уже знала, как я мучаюсь из-за противоречий между представлениями о дружбе и действительностью. — Ивета мне очень понравилась, но, какая бы она ни была, она живет в другом месте и по-другому.

— Не лучшее объяснение. На эти темы я не могу спорить отвлеченно, я сразу принимаю их близко к сердцу.

— И мы тоже разойдемся: ты поступишь на медицинский факультет, а я — неизвестно куда, — бросилась я в атаку.

— Да у нас еще впереди почти три года гимназии, — засмеялась Ева. — А ты вообще уедешь отсюда еще раньше, как только тебе позволит здоровье. И нечего сейчас мучиться из-за этого. Я вот мучаюсь из-за того, что не знаю, как будет с мамой.

— Ты только об этом и думаешь, — упрекнула я ее, сознавая, что не права.

Мать относится к Еве ужасно, но для нее это самый близкий человек. А у меня столько близких, и я так ужасно себя вела, когда должна была от них уехать…

— Ну, мне пора: я обещала после обеда сделать ей массаж.

И мы разбежались. Ева к матери, я на свидание. Хотя я и сейчас не слишком уверена, что это свидание. И еще я не уверена, дружим мы с Томашем или нет. Мы, например, никогда не договариваемся о следующей встрече. В школе он относится ко мне вполне нормально, то есть почти никак. А не стыдится ли он меня? Не стыдится ли он того, что я Жирафка? Хотя здесь меня никто так не зовет. Может быть, ему стыдно перед мальчишками, что подружился с одной девчонкой, а от всех остальных воротит нос? А неприятнее всего то, что я сама прекрасно знаю, как выгляжу: как пальто на вешалке. Иногда Томаш заходит к нам домой, то есть к Марии, но он ни разу не приходил, когда Мария была дома. Нарочно? Бывало еще хуже: он обещал зайти и не заходил. Я очень не люблю оказываться в зависимом положении. Если бы Ева не была так занята, я бы никогда не согласилась поддерживать это странное знакомство с Томашем. Богунка заменить Еву не может: ее с Евой связывает общее детство и все прочее, со мной — ничего. И хотя она в общем-то милая и совсем не похожа на училку, все-таки она старше. А еще у нее эти композиции и подготовка к защите диссертации. Не сидеть же мне вечно дома!