Математик - Александр Иличевский Страница 41

— Слушай, брат, у меня с собой в рюкзаке коробок гашиша. Это ничего?

Пока Максим соображал, что делать, бампер машины уперся в номерной знак последней машины в очереди.

Подошел пограничник и, глядя строго в глаза и протягивая таможенные декларации, произнес:

— Оружие, наркотики имеются?

— Нет, не имеются, — нервно отозвался Макс.

— Заполняем декларации, открываем багажник, — приказал пограничник.

Максим, заледенев от ужаса, повиновался.

Пограничник заглянул в распахнутый багажник, всмотрелся сквозь стекло в кучу вещей и рюкзаков, сваленных на задних сиденьях, и отошел.

И тут Макс сделал ошибку.

Вместо того чтобы дать по газам, развернуть машину, откатить пару километров и выпотрошить из рюкзака Барни весь хэш, и даже от греха дать крюк и уехать на другую таможню, он подался вперед за отъехавшей под поднявшийся шлагбаум машиной. Испуг обнаружить свое волнение повлек его вперед.

Барни окаменел.

— Ты где его взял? — процедил сквозь зубы Макс.

— На дискотеке.

Еще сильней паника охватила их в очереди к украинской таможне.

Комплексный обед бурлил в кишечнике горным потоком. Барни задыхался от волнения и вышел из машины, чтобы на ногах подавить тревогу. Он приседал и подпрыгивал.

Макс ласково спросил таможенника:

— А где здесь туалет? Очень надо.

— Сортир на выезде есть, а здесь только в кусты. Но за это могут наказать. В погранзоне нельзя выходить из машины, — миролюбиво ответил парень в камуфляже.

— Ясно, — кивнул Максим, соображая, что лучше не дергаться, не копаться в рюкзаке Барни, не делать вид, что ищешь туалетную бумагу, а на самом деле — коробок, чтобы отвалить в кусты и там его сбросить: ведь кругом видеокамеры и — вон, пошли солдаты с двумя собаками… А собака все унюхает, только подпусти ее к машине.

Ротвейлер и овчарка пересекли пограничный коридор и вместе с солдатами скрылись за жестяным вагончиком.

Макс весь был мокрый, как пойманная мышь. Перед его глазами стояла орловская тюрьма, клацали засовы и подвывали сирены.

Барни приплясывал рядом с машиной. Слева подкатил «жигуль», из него вышел старик с живописными висячими усами. Он наклонился к Максиму:

— Сынок, слушай, будь добрым — пусти меня в очередь. У меня затычка вышла — поехали с женой к сыну, да документы дома забыли — нас обратно завернули, — старик показал на старушку в платочке, сидевшую на переднем сиденьи.

— Хорошо, давайте, — сказал Макс, решив, что лучше не привлекать внимание и хранить невозмутимость.

— Вот спасибо, сынок, — сказал дед и скоро втиснулся впереди Макса.

Барни вскинулся:

— Why you let’em get in line? — зашипел он.

— Заткнись. Сядь и сиди, — процедил сквозь зубы Макс.

После паспортного контроля ноги уже не слушались. Пошатываясь, Макс вышел из-за руля навстречу широкомордому верзиле в камуфляже с засученными рукавами.

— Так, молодые люди, — детина подошел вплотную. — Оружие, наркотики, все показываем, все досматриваем, выкладываем вещи вон на те столы, — таможенник показал пальцем на стоявший в стороне невысокий настил, крытый листовым железом. — Психотропные препараты или еще какая гадость есть? Все досматриваем.

Макс вспомнил про снотворное Барни.

— Но есть способ этого избежать, — добавил вполголоса детина.

Макс поднял свинцовую голову:

— Сколько?

— Миллион, — быстро ответил таможенник.

Макс нашел в себе силы улыбнуться.

— Или сколько не жалко, — добавил детина.

— А сколько не жалко? — спросил Макс.

Барни с вызовом смотрел то на Макса, то на таможенника.

— Вон тому, на «Тойоте», тыщи было не жалко, — кивнул в сторону шлагбаума детина.

Максим достал бумажник, вынул купюру.

— Так, — обрадовался таможенник, — садимся, едем, а я передаю по рации, — он поднес рацию ко рту и проговорил: — Серега, серебристая «Ауди», давай, пожелай им счастливого пути.

Макс старался не сильно жать на газ.

Он отъехал от границы километра три и затормозил у автобусной остановки с бетонным нужником позади.

Барни сунулся туда, но отскочил и пропал за кустами.

— Ну, что, приятель, дунем? — хохотнул он, когда выбрался на обочину.

— Нет. Ты сейчас же выкинешь эту дрянь, понял?

— Брат, я готов был сдаться. Если бы нас замели — я бы все взял на себя.

— Плевать. Выбрасывай, — сказал Макс.

Барни скис. Полез в рюкзак и с зажатым коробком в руке зашел за нужник.

По пути он вспугнул с края поля птицу, та беспокойно взвилась и все еще полоскалась по вертикали, пока Макс съезжал с обочины, наконец дождавшись, когда усядется Барни.

Харьков им запомнился косогорами и планетарием. Широкий, щедрый ландшафтом город изобиловал конструктивистскими титаническими постройками, гигантскими майданами и укромными двориками с множеством пристроек, сарайчиков, покосившихся уютных веранд с красными и синими стеклами.

Бывшая синагога, планетарий чернел замковым силуэтом над разверзтой прорвой городских огней. Максим поднялся на крыльцо, оказалось не заперто, и он заглянул в гулкие потемки холла.

Барни решился войти. Максим остался ждать снаружи. Барни не было уже целую вечность, когда вдруг кто-то поднялся с улицы, быстро прошел внутрь и исчез за массивной дверью. Теперь там было двое: Барни и этот нежданный молчун в бейсболке, чьего лица он не разглядел. Наконец внутри зажегся свет. Макс вошел. Барни мирно разговаривал со сторожем, который отвечал ему на сносном английском.

Посетили поле Полтавской битвы (буераки, дачи, огороды), были на Хортице (пустынный островной заповедник, никаких казаков, к печали Барни), нагрянули в Крым (поднялись на Ай-Петри и оттуда спустились лесным серпантином в Бахчисарай, где наняли проводника и посетили с ним Чуфут-Кале — пустынный полупещерный город, с замшелым кладбищем и выдолбленной в камне колеей), вернулись в Харьков, покатались по области и, увлеченные величественным обилием лиственных — дубовых, кленовых, вязовых — лесов, добрались в Краснокутский район, где отыскали село Козиевка.

Здесь жил прадед Митрофан. На въезде в село было установлено огромное бетонное яйцо с воссевшим над ним петухом, из гнутых и раскрашенных листов железа. Скульптурная композиция была обнесена оградой. Авангардная выдумка сельского ваятеля? Послание небес?

Максим не собирался надолго останавливаться в Козиевке, ему достаточно было набрать на обочине землицы — и того, что он видел из-за руля. Но Барни решил здесь приступить к кастингу. По договоренности с Максом он имел право один раз за двести километров пробега останавливать машину для своих личных нужд. Выставив перед собой камеру, он жестом останавливал прохожих и поджидал, пока Макс подоспеет завести с ними беседу. Барни всюду был сокрушен отсутствием должных характеров для его казаков. Он твердил, что казачество все вымерло — ни одной подходящей физиономии. Вся поездка по сути пошла насмарку, но Барни хоть и унывал, но дела не бросал.