Я была первой - Катрин Панколь Страница 41

– Но у меня нет желания покупать часы. Я не буду их носить.

– Даже если это будет мой подарок?

– Прошу тебя, оставь меня в покое. Я все равно их не надену.

И страх вновь сковывает, заполняет меня как рас­каленная лава. Я боюсь тебя. Ты ужасный людоед в семимильных сапогах и с огромным ножом за пазу­хой. Мне хочется бежать со всех ног. Я не могу ни есть, ни пить, даже смотреть на часы я теперь не могу спокойно.

Мы идем вниз по пешеходной улице, и мой взгляд падает на рекламу косметики в витрине апте­ки. На плакате изображен тональный крем, кото­рый увлажняет и питает кожу, замедляя ее старение и защищая от вредных примесей атмосферы. Мне как раз нужен крем, поскольку свой я забыла дома, но я решаю молчать, чтобы ты не скупил для меня целую аптеку. На какое-то мгновение я замедляю шаг, скольжу взглядом по плакату и быстро отвожу глаза, боясь, что…

– Выпьем кофе?

Я вздыхаю с чувством облегчения.

– Садись, я сейчас вернусь.

Ты пальцем указываешь мне на кафе. Я устраи­ваюсь за столиком.

– Наконец-то я одна, – подумала я, тут же опо­мнилась и принялась себя укорять. – На что ты, соб­ственно, жалуешься? Тысячи девушек мечтали бы оказаться на твоем месте. Тебя заваливают подарка­ми, драгоценностями, часами, деликатесной рыбой, элитными винами, овощами и зеленью. Хватит ре­флексировать. Расслабься и получай удовольствие. Ты не умеешь принимать. Так учись же, учись.

Я прикуриваю сигарету, заказываю кофе и боль­шой стакан воды и разглядываю прохожих. Сегодня базарный день. На женщинах – цветастые платья, на мужчинах – синие драповые куртки. Больше всего на свете я люблю смотреть на людей, идущих по улице, слушать, о чем они беседуют в базарный день.

Одна такая компания останавливается прямо пе­редо мной, закрывая обзор, что приводит меня в бе­шенство. Я извиваюсь как уж, чтобы видеть что про­исходит на улице. Я изворачиваюсь, ворчу, изо всех сил кручу головой, но они не отходят. Судя по всему, они парижане, шумные и кичливые. Двое мужчин и женщина с корзиной в руках. За корзину держатся несколько детских ручек. Я мысленно считаю детей: один, двое, трое… Три маленькие белокурые головки вертятся, снуют во все стороны. Мать механическим усталым движением возвращает их на место.

– А чем она еще занимается, его прекрасная блон­динка, кроме того, что берет в рот? – интересуется один из парижан, мужчина лет пятидесяти в открытой рубашке от Лакоста и со свернутой газетой в руке.

– Да ничем особенным, – отвечает второй, извле­кая из пачки сигарету. – Наверное, у нее неплохо по­лучается, если ради нее он пошел на развод.

Мужчины заливаются смехом. Один из них предлагает другому сигарету Давидофф № 5 и инте­ресуется его впечатлениями. Они продолжают бесе­довать между собой, с серьезным видом морща бро­ви, дружно чему-то радуясь, а женщина склоняется над одним из младенцев, поднимает брошенную другим бутылочку, ловит третьего за комбинезончик, поправляет кепочку самому маленькому, и вы­прямившись, наконец, в полный рост, спрашивает мягко и незлобиво:

– Как все-таки странно… Мне никогда не приходи­лось слышать, чтобы кто-нибудь спросил про муж­чину «чем он еще занимается, кроме того, что лижет женщин между ног»? С чего бы это, как вы думаете?

Мужчина со смехом берет ее под руку.

– Надо было предупреждать, что вы феминистка! Я бы тогда следил за своей речью! Надо же, я и не ду­мал, что твоя жена поборница политкорректности!

– Я просто спрашиваю, – отвечает женщина, сво­бодной рукой убирая со лба белокурую прядь.

– Согласен. Я был не прав. Беру свои слова обратно.

– Он извиняется! – восклицает другой. – Слы­шишь, дорогая, он просит прощения. Мы больше не будем говорить непристойности.

И курильщики снова прыскают со смеху.

Тем временем один из детей хватает женщину за рукав со словами «мама, хочу пипи», и мать с детьми исчезают в глубине зала, при этом женщина держит за воротник двух младших и жонглирует корзиной, которая, кажется, вот-вот опрокинется. Оставшись вдвоем, мужчины как ни чем не бывало продолжают со знанием дела рассуждать об элитных винах и си­гарах, скрестив руки на груди, благо они у них ничем не заняты.

Я вздыхаю. Эта женщина была бы не прочь жить с мужчиной, который осыпает ее подаркам и знаками внимания и носит за ней сумку, вместо того, чтобы бросать одну с тремя детьми!

Когда ты возвращаешься, я пересказываю тебе увиденное. Мне смешно и грустно одновременно. Ты слушаешь меня вполуха со странным блеском в глазах. Ты в восторге от приготовленного сюрприза. Ты заказываешь кофе и нетерпеливо ерзаешь на сту­ле. Я показываю тебе двух мужчин, продолжающих пыжиться у всех на виду, но ты на них не смотришь.

– Что случилось? – удивленно спрашиваю я.

– В какой руке?

Ты прячешь руки за спину. «В правой», – отвечаю я. Ты с хитрой улыбкой качаешь головой. «Ну, значит, в левой.» Ты гордо достаешь пакет, огромный бумаж­ный пакет, и гордо протягиваешь его мне. В твоих глазах загорается шаловливый огонек, совсем как у тех детей, что крутились вокруг матери, не давая ей передохнуть.

– Что это?

– Подарок.

Ты смотришь на меня торжествующе. Ты очень со­бой доволен. Ты пытаешься изобразить безразличие, но сгораешь от нетерпения увидеть мою реакцию. Я открываю пакет. В нем вперемешку валяется вся кос­метическая серия, рекламу которой я разглядывала в витрине аптеки: молочко для снятия макияжа, тоник, дневной крем, ночной крем, контур для глаз, маска для лица, баночки омолаживающие, скляночки укрепляю­щие… Я вежливо целую тебя в щеку, изо всех сил ста­раюсь казаться благодарной, превозмогая внезапное желание вскочить и со всех ног ринуться прочь.

– Посмотри! Это еще не все!

Ты потираешь руки, крутишься на стуле, моя медлительность действует тебе на нервы. Ты похож на ребенка, который, сгорая от нетерпения, развора­чивает рождественские подарки, и не в силах боль­ше ждать, разрывает упаковку. Я встряхиваю сумку и слышу как на дне что-то шуршит. Я запускаю ру­ку и извлекаю сверток. Сверток из ювелирного ма­газина, который я вскрываю с особой аккуратнос­тью. Из темно-синего футляра на меня смотрят массивные золотые часы. Тонкие позолоченные стрелки отчетливо выделяются на сером фоне.

– Ты с ума сошел!

– От любви к тебе!

Я бросаю взгляд на прекрасные часики, золотым сиянием наполняющие мою ладонь, потом перево­жу его на тебя: ты тоже весь сияешь – от гордости. Я невольно вздрагиваю и отчаянно борюсь с желани­ем оставить твой подарок на столе.

– Тебе холодно? Пойдем домой?

Мне и вправду хочется уйти, уйти подальше от те­бя, ибо ты меня не слышишь и не видишь, ты любишь не меня, а другую женщину, которая требует в пода­рок часы и драгоценности, вожделеет кремов и шам­панского, жаждет внимания каждую минуту. Эта жен­щина не имеет со мной ничего общего.