Осмос - Ян Кеффелек Страница 41

И вот уже на протяжении нескольких часов Лора, одетая и приготовившаяся было уходить, шагала из угла в угол по своему кабинету, погрузившись в размышления и воспоминания. Она словно наяву вновь увидела этого «честного человека» таким, каким он предстал перед ней тогда в роддоме: это был настоящий хулиган с длинными волосами, перехваченными банданой, от него дико несло вином, словно он весь был проспиртован, глаза… глаза бессмысленные, как пуговицы, и он был совершенно неспособен написать в строчку два слова. Ну что сказать, шпана, да и только! Она вновь видела, как он, уже обритый наголо, слоняется по саду, весь какой-то расхристанный в не заправленной в брюки рубахе… И что же? Восемь лет спустя он восседал на почетном месте на родительском собрании, с напомаженными, аккуратно зачесанными волосами, в хорошем галстуке, для пущего кокетства словно набросив на себя флер меланхолии. Он мастерски играл роль покинутого супругой мужа, которого весь город как бы взял под свое крыло. Да, это был вполне достойный господин, отважный человек, в одиночку воспитывавший ребенка. И как же повезло его сыну, что у него такой отец! А его жена… нет, ну вы подумайте, вот шлюшка!

Лора нерешительно и как бы украдкой, словно ее кто-то может увидеть и осудить, открывает нижний ящик письменного стола и задумчиво смотрит на пачку сигарет, лежащую на ворохе газетных статей, в которых речь идет о лечении рака легких. Обычно она показывала пачке язык и закрывала ящик. Нет боли, и нет морфина, и нет метастазов. Она не курила с Нового года, а сегодня просто умирает от желания закурить. Она выдерживает обжигающий взгляд горящих огнем глаз демона соблазна, нашептывающего ей: «Всего лишь одну сигарету! Половину! Грех-то невелик! Ну лишишься четверти легкого, невелика беда!» Лора берет пачку в руку, нюхает ее, жадно втягивая запах, покусывает ее, пощипывает, а потом внезапно сминает в кулаке и бросает обратно в ящик. Но рука ее не может оставаться без дела и торопливо шарит в ящике. Лора ищет черную зажигалку, подарок Нелли, ищет и находит. Легкий щелчок, и появляется язычок пламени. Если бы вот такие язычки могли говорить, они многое могли бы порассказать! Однажды ночью Нелли бросилась к окну, на фоне которого вырисовывался силуэт Марка. В одной руке он держал зажженную зажигалку, в другой… другой он держал за ножку новорожденного младенца… держал уже за окном, над пустотой… Он орал, что вот-вот выпустит ножку Пьера, что выбросит малыша из окна, потому что ему невтерпеж, потому что он хочет с ней спать, он не может больше ждать, он хочет с ней трахаться сейчас, немедленно, что это вопрос жизни и смерти, всего один раз…

Пламя погасло. Прошло тринадцать лет, Нелли здесь больше не живет, но двое других, отец и сын, по-прежнему здесь, неразлучные, как пальцы одной руки. Изо дня в день по вечерам они садятся за один стол и ужинают. «Ну, как прошел день? Кого ты видел? С кем встречался? Ты хочешь есть?» Они шутят, смеются, они научились изображать веселость, они желают друг другу спокойной ночи, они засыпают и во сне всматриваются в себя, в сокровенные, потаенные уголки своих душ. В глубинах своих душ они друг друга ненавидят, причем сами даже не знают, как сильно это чувство.

Заседание дисциплинарного совета состоится завтра вечером, и Лора мучительно ищет свою линию поведения. Она пытается найти способ заставить Пьера заговорить, потому что этот мальчик, о котором она почти ничего не знает, внушает ей нечто вроде робости. Она не хочет заманивать его в ловушку, но все же хочет плавно и мягко привести его в такое состояние, чтобы он все сам выложил начистоту, чтобы он выговорился, чтобы он почувствовал поддержку и благорасположение администрации, чтобы он поверил в то, что члены этой администрации имеют право тревожиться о нем и хотят ему помочь. Официально темой завтрашнего заседания дисциплинарного совета была объявлена проблема взаимоотношений между учащимися и в особенности проблема вымогательства, принимавшего порой весьма причудливые формы. Но Лора думала о том, что будет после того, как Пьер выложит все маленькие школьные тайны, и после того, как он выслушает всю пустопорожнюю слащавую болтовню директрисы. Но Лору интересовало вовсе не это… Вообще-то ей было плевать на ловкачей и пройдох, мухлевавших с сочинениями! Чего бы она хотела по-настоящему, так это увидеть, как Пьер «сдастся» перед свидетелями, услышать, как он признается в том, что дома у него настоящий ад, что все его счастливое детство — это сплошной обман и что его гнетет одна история, которую почти невозможно пересказать обыкновенными словами. Да, Лора хотела, чтобы на заседании совета разыгралась драма, чтобы разразился скандал, чтобы было проведено настоящее судебное расследование всех обстоятельств дела, с участием полиции и журналистов, не имеющих ни стыда, ни совести. Итак, она сможет достичь поставленной цели. Она отомстит за Нелли.

Неужели она этого добьется? Завтра вечером директриса не простит ей ни одного неправильного шага, ни одного слова, которое может быть расценено как вторжение в частную жизнь. Она потребует строгого соблюдения повестки дня и не допустит никаких отклонений в сторону. Госпожа директриса — особа очень и очень ловкая, она любит все представлять в ложном свете, любит фальшь и фальсификации. Истина выглядит не слишком приглядно? Ну что же, не беда! Этой истине вставят зубы, подтянут кожу на лице и шее, ее приукрасят, сделают макияж, так что запудрят мозги и задурят голову любому! Лора всегда презирала директрису и ненавидела всей душой. Директриса в чем-то напоминала ей ее мать.

Взгляд Лоры падает на еще один подарок Нелли: на бонсай. Деревце явно чувствует себя прекрасно, хотя питается одной лишь минеральной водой. Но взгляд Лоры устремляется вниз, к открытому ящику стола, где валяется пачка сигарет. Она решительно хватает пачку, каким-то отчаянным жестом, после которого уже не будет пути назад, срывает красную ленточку, поднимает крышечку, сминает фольгу и подносит к носу уложенные в два ряда сигареты с восхитительным медовым запахом. Всего семь затяжек… да, она разрешает себе сделать всего семь затяжек, и ни одной сверх того, и пусть ее мать сдохнет на восьмой, пусть отправляется к дьяволу! Зажав сигарету в зубах, Лора пытается извлечь язычок пламени из зажигалки, она щелкает раз, другой, пятый, десятый, двадцатый… Что за черт! Ведь она только что работала! А теперь не работает! Лору охватывает паника, ведь у нее нет при себе спичек, нет другой зажигалки, а курить хочется до смерти! Да она умрет, если будет вынуждена отказаться от идеи закурить! Покончит с собой! Перед ее внутренним взором быстро-быстро мелькают картины и образы, связанные с огнем: вот ярко пылает живой факел, в который превратил себя борец за мир, вздумавший таким образом выразить свой протест против войны; вот горит ствол и даже корни оливы, в которую ударила молния; вот по склону Этны во время извержения ползет дымящийся и пылающий поток лавы; вот в подвале лицея, на кухне, запертой на ключ, горит огонек в старой-старой колонке для подогрева воды… Когда Лора была маленькой, она собирала кремни, ударяла один о другой, высекала искру, а еще она, сидя на песке, быстро-быстро терла друг о друга палочки, и они начинали дымиться… А еще ей кажется, что в детстве она просто могла щелкнуть пальцами, и появлялся огонь, что она могла испепелить муравейник высотой с нее, просто пристально глядя на него, потому что ее слезы превращались в смертоносные лупы, при помощи которых она могла фокусировать солнечные лучи… В бешенстве она бросает сигарету и сминает пачку. Внезапно от нечаянного щелчка из зажигалки вырывается последнее облачко газа и появляется желтоватое пламя. Чудо! Чудо! Значит, Бог все-таки существует, и он тоже курит! Она сует сигарету в рот, подносит ее к огню, но не затягивается, а только косо, с некоторым подозрением посматривает на гаснущее пламя. «Все! Зажигалка окончательно выдохлась! Какая же я идиотка». Лора бросает сигареты и зажигалку в ящик. Она не будет курить сегодня ночью, потому что в эту ночь она бы, если бы закурила, дымила бы как паровоз, так что все пепельницы к утру были бы переполнены. Ощущая во рту какой-то мерзкий привкус, Лора берет жевательную резинку и садится в кресло, закинув голову назад и подложив под голову руки. «То ли я изменилась, то ли просто постарела», — шепчет она, тяжело вздыхая.