Хуже некуда - Джеймс Ваддингтон Страница 41

Состязание вошло в средний период — ритмичный и сосредоточенный. Кальдерон и Лорка маячили далеко впереди, но никого это не беспокоило. Оставшаяся группа растянулась на сотни метров. На данном этапе восхождения соперничество еще не разгорелось в полную силу, хотя со стороны могло показаться иначе. С кошачьим покоем и грацией привстав на педалях, гонщики обменивались бесхитростными вопросами по поводу ценных бумаг и вкладов. Не ответить нельзя: скажут, подвела дыхалка. И все это на горном подъеме, на скорости, которую и десяти секунд не выдержать обычному велосипедисту — даже на равнине в полный штиль.

Внезапно, за пару сотен метров до вершины, Саенц властно прорезал толпу и оказался рядом со своим затихшим помощником.

— Патруль, — промолвил он с чувством, — Патруль Азафран. — Тут Акил перешел на диалект родной глубинки с тем, чтобы и земляки-горожане напрасно прислушивались к беседе: — Давай забудем прошлое.

— Надо же, — фыркнул гонщик. — И это ты говоришь здесь, на Кул-д’Авенир? Что же мне остается, бывший приятель?

Спортсмены как раз проезжали через Храм Неделимого Бытия, и призраки прошлого — вернее, их крикливо разукрашенные, отлитые из латекса подобия механически вращали педали по обе стороны трека.

— Настоящее, — отозвался Акил. — Что же еще? Послушай, с этой минуты работай на меня и не отвлекайся. Или я сорву победу, или все, что было раньше, псу под хвост.

— А мне по барабану, — процедил сквозь зубы Патруль; впрочем, не слишком искренне, и хотя в этот миг мужчины совершали полный разворот, настолько крутой, что их педали целовали пыль, а колеса чуть не лежали друг на друге, словно тарелочки в сушилке, и вираж требовал предельной осторожности, Азафран исхитрился бросить на товарища выразительный взгляд: дескать, самому обидно, что так сложилось.

— Тогда подумай о себе, — не уступал Саенц. — Помоги выиграть — спасешь наши шкуры. А нет…

Дорога стала ровнее и шире. Патруля охватило замешательство.

— Оба мы окружены врагами, — продолжал Акил. — Меналеон с радостью увидит кое-кого в белых тапках. И вряд ли найдется гонщик, который в душе не порадуется моему провалу.

— Я первый, — буркнул Азафран.

— Слушай, я не шутки шучу. Говорю; если не выручишь меня — ты покойник. Доверься старому другу, ты еще многого не знаешь. Мне нужна подмога, сейчас же, а то…

«Покойник». Это просто выражение такое. Оно могло означать: «плакала твоя карьера» или «попрощайся с контрактом на следующий год». И все-таки… «Покойник». Нет уж, голубчик, держись-ка подальше.

— Покажи свою флягу, Акил.

— Чего? — рявкнул тот.

— Флягу. Обе. Дай сюда.

По весу легко распознать, питье там или что похуже.

— Какого хрена? — Судя по голосу, лидер и впрямь растерялся.

— Проверить надо. Убедиться. Ты ведь читал эту фигню.

Нужно сказать, ответы Саенца прозвучали неубедительно. Сперва он предположил, будто Патрулю нельзя доверять, еще намажет горлышко какой-нибудь гадостью, вызывающей обильный понос или рвоту. Азафран заявил, что это уже полный бред — возомнить его, оскорбленного и униженного лучшим другом на глазах у команды, но тем не менее человека кристальной честности, в отличие от некоторых, опускающихся до уровня чужих задов, способным хотя бы на миг допустить омерзительную, подлую мыслишку о намеренном отравлении, а вот его бывший товарищ, почти брат родной (тут он с болью поморщился), похоже, не против замарать руки.

При этих словах терпение Акила лопнуло. Одним стремительным движением он выхватил флягу и заехал ею по голове помощника. Щелкоперы, конечно, толковали потом о низком фарсе, о героях, опустившихся до уровня рыночных торговок, но разве им известно, что такое настоящая трагедия?

Уворачиваясь, как он верил, от смертельного яда, Патруль быстро пригнулся. Фляга просвистела мимо, врезалась в дерево и разбилась. Наружу брызнул обычный изотоник [29]. Осколок ударил Азафрана в нос и, разумеется, вызвал потерю крови, однако не таков человек был équipper [30], чтобы обращать внимание на пустяки.

Если забыть об эмоциях, следует признать поведение гонщиков не самым разумным, ибо дело происходило на скоростном этапе, и пока одни наблюдали с разинутым ртом (когда бушуют подобные страсти, не обязательно понимать каждое слово), другие не теряли времени даром. Угадав переломный момент, эти самые другие молниями понеслись к победе.

Патруль утер нос и поднял голову. Жакоби рассекал ветер на дальнем вираже, а вслед за ним летели еще семь или восемь гонщиков.

Ярость, боль и недоумение нашли наконец выход, и Азафран с утроенной силой завращал педали. Акил, в глазах у которого закипали слезы, даже не отреагировал. Зато пресмыкающееся по прозванию Меналеон тут же село Патрулю на колесо.

Азафран гнался, как лев. Случается, и посредственность неведомо откуда обретает нечеловеческую мощь и с легкостью обходит признанных лидеров. Патруль, как всем известно, далеко не посредственность. И хотя Меналеон, точно обгаженный хвост, неотвязно волочился следом, Азафран в один прием настиг оторвавшихся лидеров на Шез-де-Диабле и пролетел вместе с ними вниз по Ла-Редондес (на пике Игфуан разгорелась настоящая схватка; трое выдохлись и вышли из борьбы; на спуске отстали еще двое — должно быть, из ужаса перед смертоносными виражами опасного противника) и неудержимой бурей помчался по плавным изгибам лесной дороги, уводя Жакоби, Меналеона и еще четверых оторвавшихся все дальше от основной группы. И это был не просто выпад юнцов, жаждущих мимолетной славы, но серьезная угроза тому, кто рассчитывал на звание чемпиона всего мира. Так о чем же думал этот Азафран, пренебрегая священным долгом помощника величайшего на свете гонщика?

В свое извинение Патруль может с полным правом ответить лишь одно: подобные мысли просто не приходили ему в голову. Зато приходили другие. На следующем восхождении к Шез-де-Диабле он расправился со всеми за исключением Жакоби с Меналеоном. Точно пикирующие истребители в тесном боевом строю, троица с ревом обрушилась по Ла-Редондес и стремительно понеслась по дороге. То и дело один из гонщиков вырывался вперед секунд на пятьдесят, но, не выдержав напряжения, уступал и удалялся в хвост перевести дыхание, примерно так же, как расслабляются спринтеры на середине стометровки.

У подножия Игфуан Меналеон переместился с третьей позиции вплотную к Патрулю.

— Вот ты и попался, крыса зубоскальная! — зашипел он и помахал перед носом соперника флягой.

Возможно, это ничего и не значило. После грязного пасквиля в «Гэлакси» размахивать флягами стало модной шуткой — довольно низкого пошиба, по меркам Азафрана. Кое-кто и сейчас обвиняет Патруля в излишней, прямо-таки «женской» чувствительности. Бумагомараки! Где им понять, что подчеркнутое презрение к прекрасному полу давно уже олицетворяет собой не мужскую доблесть, а происки уязвленного либидо! Покажите мне человека, который на месте Патруля подпустил бы шутника ближе чем на милю.