Как подружиться с демонами - Грэм Джойс Страница 41

Cinque, six, sept.

Я обливался потом. Чувствовал, как он течет по шее, спине и в паху. Внезапно я громко чихнул, и мне сделалось неуютно при мысли, что здесь некому сказать «будь здоров». Казалось бы, человеку, который отважился вызвать настоящих бесов, должно быть не до мелких суеверий, верно?

Церковные колокола пробили полдень. Их звук был приятен, но неизмеримо далек. Странным образом между мной и той частью города, где стояла церковь, возник горный кряж под низко нависшими небесами. Но он тут же пропал, отступил в глубины подсознания; а может быть, это я отступил. Я упорно продолжал ритуал.

В час дня снова донесся звон — далекий одиночный удар колокола. У меня ломило кости, мозг пылал огнем. Казалось, больше я не выдержу. Горло раздулось и пересохло. Я с большим трудом проглотил чайную ложку воды.

В два часа дня я пришел в чувство, но не от колокольного звона, а потому, что где-то хлопнула дверь. До этого у меня была галлюцинация. Прямо напротив себя я увидел другого себя: он тоже сидел, скрестив ноги, в центре пентаграммы со свечами на всех пяти вершинах и бормотал заклинания. Внезапно этот другой я заметил мое присутствие, неприятно разинул рот, вывалил язык и принялся непристойно трясти им.

В следующий миг там возникла женщина (точнее, обнаженное существо, в котором мне хотелось видеть женщину, хотя на самом деле это могла быть немыслимая склизкая тварь); она совокуплялась с другим мной, сидя у него на коленях, и с любовью заглядывала ему в глаза. Я вспомнил про отсчет.

Quinque, sex, septem.

Кошмарное видение исчезло.

Я собрался с силами. В три часа я снова услышал вдалеке звон — глухой и замогильный, как будто колокол треснул. В четыре часа он прозвучал еще страшнее: так, словно прокашлялась какая-то несусветная тварь. Меня пробрал озноб; это были даже не обычные мурашки, а зыбь, словно какая-то мелкая живность у меня под кожей наперегонки пыталась выбраться наружу. Затем, так же внезапно, волна озноба схлынула.

Все было кончено. Снаружи уже начинало темнеть. Я понял, что ритуал завершен.

Теперь я почти успокоился, но не вполне. Казалось бы, не произошло ничего особенного или внезапного: не погасли и не вспыхнули свечи, не стало холоднее или жарче… Но что-то на чердаке изменилось — я не мог понять, что именно, но отчетливо чувствовал это. Изменилось кое-что и во мне самом. Внутри что-то сдвинулось. Перегруппировалась какая-то вязкая масса.

И что-то черноватое стало неторопливо ссыпаться в комнату, словно темный песок через горловину песочных часов, — как будто мое одинокое бдение проделало в ткани мира крохотную прореху.

Казалось, что-то медленно переливается из сосуда в сосуд; некая таинственная сила, исчезая в одном месте, воссоздавала себя в другом. Я скорее ощущал это, чем видел, хотя и глаза тоже заволокло туманом, словно на сетчатке осела какая-то муть. Комната наполнилась чем-то вроде сажи, и эта черная копоть с каждой секундой все сгущалась, принимая форму устрашающих зазубрин, нацеленных на меня, словно острие клинка. Воздух на чердаке можно было резать ножом, и я едва выдерживал его давление. Уши заложило, как в самолете.

Я задрожал, но не от холода, а от страха. Кровь застыла в жилах, будто засолонела; сердце колотилось так, точно хотело взломать ребра. По ноге побежала теплая струйка мочи. Фрейзер предупреждал меня об этом: тело, сказал он, может взбунтоваться. А чтобы снова заставить его слушаться, нужно заговорить вслух. Причем говорить уверенно и властно, иначе ничего не выйдет.

Но слова застывали у меня на языке, как цементный раствор. Я с усилием выдавливал их из гортани; голос у меня дрожал. Я был похож на маленькую девочку, окаменевшую от ужаса при виде огромного черного пса.

— Нет, — твердо произнес я, сам себя удивив. — Ты должен принять другой облик, иначе разговора не будет.

Частицы сажи вдруг перестали уплотняться. Окутавшая комнату мгла начала рассеиваться. Давление спало. У меня аж в ушах хлопнуло.

Несколько мгновений — и морок рассеялся.

Я перевел дух. А потом услышал легкую поступь на лестнице, ведущей на чердак; кто-то почти крался. Я прислушался. Кто-то поднялся на несколько ступенек — и замер. Я снова навострил уши. Тот, кто там был, одолел еще пару ступенек и остановился опять.

Я почти не дышал; череп был готов вот-вот лопнуть. Наконец шаги раздались прямо на площадке перед чердачной дверью. Я знал, что замок заперт, и вновь затаил дыхание. Но тут дверь стала медленно-медленно открываться. И через порог шагнула неясная, призрачная фигура.

Вошедший встал против света, и я различал только его силуэт. Тем не менее я узнал его. На темном фоне лица его глаза сверкали как звезды. То был Дик Феллоуз. Он долго пристально смотрел на меня. Затем двинул челюстью, как будто пытался совладать с собой, прежде чем заговорить. С тех пор я не раз видел подобное. Это вроде визитной карточки только что вселившегося беса.

— Давай все проясним, — сказал он. — Теперь ты уже не отвертишься.

Я кивнул.

— У тебя только один выход, — напряженным шепотом продолжил он, — бросить колледж. Ты не можешь здесь больше оставаться.

Я снова кивнул. Я это и сам понимал.

— Так что, мы заключили сделку? — спросил я.

— Сделку? Да. Мы заключили сделку.

К тому времени, как я дошел до «Короны», расположенной неподалеку от Севен-Дайалс на Монмут-стрит, я почти оправился от перебранки с Фэй. Почти. Найти свободное место в «Короне» не так-то просто. Сам я бывал тут не раз и всегда стоял у барной стойки. Однако, если здесь проходит встреча «Сумрачного клуба», какой-нибудь столик традиционно освобождается как раз к нашему приходу. Штын говорит, дескать, все дело в том, что мы окопались в этом заведении еще в 1820-е годы, когда оно называлось «Часовым домом», а его завсегдатаями были самые отпетые сутенеры и душегубы. Подданные Короля карманников делили тут добро, отнятое у чокнутых, которые имели глупость забрести в этот район до рассвета. А теперь, считает Штын, именно в нас, с нашим книгоподдельным бизнесом, и перевоплотились все те злодеи.

Однако этим вечером свободных столиков не было. Я пришел раньше всех, встал у стойки и, заказав бокал каберне, принялся разглядывать картины с головорезами и ворами, которые пили грог на этом самом месте только пару веков назад. Я чувствовал, что их духи и сейчас витают поблизости. Нет, серьезно. Запах дурной крови навсегда въелся в эту часть города.

Кстати, отсюда рукой подать до приемной того мозгоправа с желтыми от никотина пальцами, к которому я как-то раз наведался. Выложил ему все о своих бесах. Как на духу. Ничего не утаил — и недешево заплатил за это удовольствие.

Он слушал меня очень внимательно; делал заметки, спросил, давно ли я вижу этих демонов. А потом отбросил карандашик и сказал:

— Думаю, с вами все в порядке.

— Э-э?