Повести Ангрии - Шарлотта Бронте Страница 41

— Весьма музыкальный звук, сэр, — отвечаю я.

— Я завсегда так говорю! — восклицает генерал, затем, привстав, поднимает раму еще выше и просовывает соломенную голову сквозь розы, дабы без помех наблюдать полет своих любимых утренних певцов над темными елями. Вернувшись к столу, он говорит:

— Что-то Джулия мешкает. Вот ведь блажь — пролеживать себе бока в такое славное утро!

Как раз в это мгновение дверь медленно отворяется и входит миледи в изысканном неглиже, заспанная, встрепанная и в высшей степени обворожительная. Генерал качает головой и придвигает ей стул.

— Что вы, право, Торнтон, — начинает ее милость. — Сейчас только девять.

— На три часа припозднились, мадам, — отвечает сэр Уилсон. — Я с шести на ногах.

— А вот Перси, я уверена, только что спустился, — говорит она.

Я утвердительно киваю и спрашиваю, хорошо ли ее милость почивали.

— Нет, — отвечает она. — Мне приснился странный сон. Как будто я сижу вечером в гостиной и слуга докладывает, что какой-то джентльмен хочет со мною поговорить. Я велела проводить его в библиотеку и, войдя туда, увидела очень высокого человека. Он сидел за столом и писал…

— Ешьте лучше завтрак, Джулия, — перебивает ее генерал. — И не забивайте себе голову снами и всякой такой чепухой.

— Я хочу дорассказать, — возражает супруга. — Так вот, сэр Уильям, я спросила, что ему нужно. Он поднял голову, и я так испугалась! Это был вылитый лорд Нортенгерленд. Совершенно его волосы.

— В таком случае, мадам, это наверняка был парик, — замечаю я, — ибо, насколько мне известно, своих волос у его сиятельства осталось не много.

— И все равно лоб, нос и глаза были его, и что бы люди ни говорили, он исключительно хорош собой.

— Я часто думаю, что у женщин очень мало мозгов, — молвит генерал. — Может, так невежливо говорить, но они во многом гораздо глупее мужчин.

— Торнтон, вы не передадите мне яйцо? — спрашивает Джулия.

— Вот, душенька, и довольно про ваши нелепые сны. Взбредет же на ум рассказывать всякие глупости, которые вам пригрезились.

— Что это за письмо, полковник? — внезапно восклицает Джулия, заметив мою все еще не открытую депешу. — Можно взглянуть?

При этих словах она протягивает маленькую ручку, затем все же останавливается и смотрит на меня вопросительно, прежде чем взять письмо.

Я не большой обожатель леди Джулии — она всегда казалась мне пустым существом. Впрочем, в этот миг она была чрезвычайно мила: огромные испанские глаза смотрели на меня с живым интересом, губы улыбались, пальчики сжимали письмо.

— Можете прочесть, — сказал я таким тоном, будто это мой смертный приговор.

— Пакет от герцога? — тихо проговорила леди Джулия. Мысль эта наполнила священным ужасом ее ребяческий мозг. Она помедлила, затем все же надломила огромную печать и тут же со всегдашней своей нерешительностью протянула письмо обратно.

— Нет! Я не смею! Он узнает, что я вскрывала его письма.

— Не бойтесь, мадам. На этой любовной записочке стоит имя генерала Энары.

— А! — воскликнула ее милость. — Тогда прочь церемонии! Мы со старым бандитом добрые друзья. Я обещала выйти за него замуж, когда Торнтон оставит меня вдовой.

Она сломала печать и прочла:

„Подполковнику сэру Уильяму Перси предписывается незамедлительно явиться в Адрианополь. Генерал Энара уполномочен известить сэра У. П., что обсуждается возможность поручить ему дело, заслуги в коем будут высоко оценены. Генерал Энара просит дозволения поздравить сэра Уильяма с этими лестными перспективами. Генерал полагает, что у сэра Уильяма есть шанс отправиться в глубь континента далее, нежели продвинулись пока войска его величества. Генерал убежден, что, выхлопотав для сэра Уильяма эту должность, наилучшим образом выразил свое удовлетворение мужеством и достоинством, с которыми сэр Уильям исполнял свой долг на позициях в Каттал-Кьюрафи.

Министерство иностранных дел, Адрианополь“

— О, так вас отметили, — произнесла леди Джулия, дочитав письмо. — Однако неужто генерал и впрямь намерен отправить вас в те ужасные края, где так жарко, а реки вместо крокодилов кишат земноводными неграми?

— Боюсь, мадам, его письмо нельзя истолковать иначе, — ответил я.

— И вы рады? Он пишет так, будто это вознаграждение.

— Помолчите, Джулия! — говорит генерал, слушавший послание с многозначительной улыбкой на губах, затем поворачивается ко мне: — Что ж, полковник, вам так и так надо поспешить в столицу. Я дам вам своих лошадей до Заморны, дальше поедете на почтовом дилижансе.

— А если полковник не захочет? — говорит Джулия. — Я убеждена, что для тамошнего климата у него недостаточно крепкое здоровье А может, Торнтон, лучше написать Энаре, что сэру Уильяму нужно несколько дней на раздумья?

Джулия, женушка, отвечает Торнтон, — ступай-ка ты наверх, милая, надень шляпку и шаль, а я, как провожу сэра Уильяма, сразу повезу тебя кататься в ландо.

Джулия вышла из комнаты, а Торнтон принялся меня торопить, ибо, как вам известно, я несколько медлителен, особенно когда все вокруг суетятся. Итак, я с вами на время прощаюсь. О результатах поездки сообщу в следующем письме.

Ваш У. Перси».

Через несколько дней я получил продолжение:

«Тауншенд, дружище, что бы я без вас делал! Кому еще я мог бы строчить письмо за письмом или открывать столько секретов! Быть может, сходство изведанных нами лишений и тяга к бродяжничеству породили некую общность душ. Мы ведь любим друг друга, не правда ли, Тауншенд?

Так или иначе, я в Адрианополе, получил аудиенцию и в министерстве иностранных, и в министерстве внутренних дел, и теперь горд, как петух на навозной куче. Расскажу обо всем подробно.

Распрощавшись с прелестной хозяйкою Гернингтона, которая сбежала по дубовой лестнице в старый темный вестибюль, чтобы пожелать мне счастливого пути, стиснув ее хорошенькую ручку, задержав томный взгляд на румяном личике, улыбавшемся мне из-под только что надетой шляпки, попросив на память локон смоляно-черных кудрей и получив отказ, пообещав думать о ней, когда буду лежать на солдатском ложе из тростника и смотреть на луну, плывущую высоко над синей Бенгелой, — покончив с этим всем, Тауншенд, я вскочил на быстрого скакуна, одолженного вашим вторым отцом, и во весь опор поскакал через леса, навстречу утреннему ветру и утреннему солнцу. Через четверть часа я уже поравнялся с Эдвардстон-Холлом. Слуга еле за мною поспевал. Я был в таком упоении чувств, что не сдержался: натянул поводья, сорвал шляпу и подбросил ее в воздух с издевательским „ура!“.

Затем я поскакал дальше и почти не сбавлял галоп, пока не достиг пригородов Заморны. В самом начале Адриан-роуд мне предстала двуколка, трюхающая, как угольная баржа на свежем ветру. Ею правил щеголь в бежево-коричневом платье.