Рома едет в Кремль - Алексей Богомолов Страница 41

Когда оружейник выдавал ему новый пистолет и боеприпасы, подполковник обратил внимание на то, что патроны были какого-то необычного вида. Вместо привычных глазу медных их «рубашки» были серебристыми. На его вопрос о пулях оружейник ответил, что это серебряные пули, разработанные на Климовском патронном заводе для спецопераций, причем выпущено их всего пятьсот штук. Ровно сто патронов с такими пулями выдали Рамилю.

Больше всего офицера, конечно, порадовал ордер на четырехкомнатную квартиру в новом ведомственном доме на Нижегородской улице. Ну и триста тысяч рублей компенсации за вынужденный прогул тоже не были лишними, тем более что за лечение жены в Питере платить приходилось немало. В общем, дело шло на лад. Новое служебное удостоверение центрального аппарата МВД лежало в кармане кителя вместе с копией приказа министра, в соответствии с которым подполковник Дугушев Р. А. прикомандировывался к спецгруппе под руководством Трахтенберга Р. Л. сроком на один месяц с правом ношения любых видов оружия. И что самое главное, подполковник был полностью реабилитирован и не только восстановлен в специальном звании, но и получил целый ряд прав, которых раньше не имел. Теперь для решения неотложных служебных вопросов он мог в любое время суток обращаться непосредственно к министру внутренних дел, а в его отсутствие к первому заместителю, и в соответствии со специальным указом президента все государственные организации и силовые ведомства должны были оказывать ему содействие в выполнении поставленных перед ним задач.

Рамиль, упаковав пистолет и патроны в специальный алюминиевый чемоданчик, прошел через главный КПП, вышел на улицу и посмотрел на огромный памятник Ленину, который стоял на площади. Тут в его памяти всплыла история, которую он в свое время слышал от своего друга Богомолова. Однажды тот выпивал с Андреем Макаревичем, которому в таком состоянии бывало свойственно предаваться воспоминаниям. На этот раз он вспоминал, как в конце семидесятых работал в Мосгипротеатре (это институт, который занимался проектированием театральных зданий и прилегавших к ним территорий). Директор института, как было известно абсолютно всем, работал активно лишь до обеда. В обед в институтской столовой, в присутствии всего коллектива, ему подносился стакан с коньяком, который был накрыт белой салфеточкой. Директор выпивал его, после чего все начинали обедать, а он, закусив, отбывал либо в кабинет, откуда в этот день приказов и распоряжений уже не поступало, либо домой.

В один прекрасный день, когда он уже снял со стакана салфеточку и уже готовился взять его и опрокинуть в горло, в помещение вбежала секретарша с криком: «Не пейте!» Директор недовольно отставил стакан, а она, запыхавшись, сообщила ему, что только что звонили от Суслова и за ним, директором, вышла машина. Кто не знает, Михаил Андреевич Суслов был в те времена членом Политбюро, главным идеологом партии и ее «серым кардиналом». Коллеги по Политбюро часто подшучивали над его манерой носить по десять лет одно пальто, ходить в калошах и передвигаться на огромном ЗИЛе со скоростью 40 километров в час, но сути дела это не меняло. Почти до самой смерти он оставался одним из лидеров КПСС.

О своей смерти он и решил поговорить с директором проектного института. Речь Суслова была примерно такой: «Все мы не вечны, к сожалению. Видимо, скоро уйду в мир иной и я. По решению Политбюро мне будет воздвигнут памятник на Октябрьской площади. Постамент предполагается установить в виде колонны из карельского гранита, а на нем будет изваяна моя статуя в мантии и шапочке, что символизирует мое покровительство наукам. Под левым локтем у меня будет книга, символизирующая знания и мое трепетное отношение к литературе. Ну а вокруг постамента — отлитые из бронзы сцены моей богатой биографии. Мы изучили ваши работы, и я решил, что архитектурный проект реконструкции площади надо поручить вам. В ближайшее время будет соответствующее решение Политбюро. Так что готовьтесь к большому делу».

Нужно ли говорить, что следующие несколько месяцев весь институт занимался исключительно проектом благоустройства Октябрьской площади. Когда он был готов, директор получил государственную премию, работники института, в том числе и Макаревич, премии поменьше (ему, как студенту-вечернику, заплатили рублей сто). Но и они не были лишними. Ведь водка-то тогда стоила всего три рубля шестьдесят две копейки…

Говорят, что история эта имела продолжение. Когда Суслов впал в старческий маразм, он с трудом выбирался даже на работу (злые языки утверждали, что если утром ему надевали калоши, то он шел в машину, а если забывали, то мог вернуться и отправиться спать). Принимал посетителей он примерно так. Рядом с дремлющим старцем стоял молодой человек — референт. При появлении гостя он говорил: «Добрый день. Товарищ Суслов приветствует вас! Передайте ваши материалы». Шла передача документов референту, тот просматривал их, задавал вопросы, спрашивал, не желает ли гость что-то добавить. Затем говорил: «Всего хорошего. Товарищ Суслов прощается с вами». При необходимости появиться в публичном месте «серому кардиналу» делали укол сильнодействующего стимулятора, и он, бодрый, как молодой подпесок, выскакивал на трибуну. Ходили слухи, что во время одного из таких стояний 7 ноября 1981 года на трибуне Мавзолея у него вышел политический спор с Брежневым и он назвал его дураком. А Леонид Ильич, осерчав, пригрозил, что не будет ему, Суслову, никакого памятника. Вскоре после этого в начале 1982 года расстроенный Михаил Андреевич умер, а еще через три года на площади поставили памятник Ленину работы Льва Кербеля. Титульным архитектором, кстати, по непонятным причинам стал не директор Мосгипротеатра, а однофамилец Макаревича — главный архитектор Москвы.

Рамиль еще раз посмотрел на гигантское изваяние, сел в машину, завел двигатель и включил радио. Из динамиков раздался знакомый ему голос: «С вами снова Роман Трахтенберг и Лена Батинова в низкорейтинговым вечернем шоу „Трахты-барахты“. Сейчас для нашего постоянного слушателя подполковника Дугушева мы передаем его любимую песню „Ой, то не вечер, то не вечер“». «Ишь ты, — подумал Рамиль, только сейчас осознавая, что все происходящее с ним — это не сон, — и правда, ведь еще не вечер…» На часах, правда, было уже 19 часов 40 минут.