Звук падающих вещей - Хуан Габриэль Васкес Страница 41

Это без сомнений изменило жизнь крестьян, теперь они зарабатывают больше, чем когда-либо, тратя на это меньше усилий, и все благодаря траве.

– Они пакуют ее в полиэтиленовые пакеты, их грузят в самолет, двухмоторную «Сессну». Я получаю самолет, беру один груз и возвращаюсь с деньгами. Майк платит около двадцати пяти долларов за килограмм. Итого десять тысяч, но это только при высочайшем качестве.

При самом плохом раскладе из каждого полета мы возвращаемся с шестьюдесятью, семьюдесятью тысячами, а иногда и больше.

Сколько раз можно слетать? Давай посчитаем. Понимаешь, я им нужен. Я оказался в нужное время в нужном месте, и это удача. Но дело уже не в ней. Я стал незаменимым, а все только начинается. Я знаю, где можно приземлиться и где взлететь. Я знаю, как загружать самолеты, сколько они могут взять на борт, как распределять груз, как разместить топливные баки, чтобы совершать более длительные полеты. И ты не представляешь, Елена Фритц, ты даже не можешь представить, что это такое – лететь ночью между горными хребтами, а внизу река, как струя расплавленного серебра. Река Магдалена в лунные ночи – самое красивое, что можно увидеть. И ты не знаешь, как это – смотреть на нее сверху, лететь над ней, а потом над морем, над бесконечным пространством моря, когда еще не рассвело, смотреть на восход солнца и горизонт, который загорается, как костер, так ярко, что ты слепнешь.

Я слетал пока всего только пару раз, но уже знаю маршрут, знаю направления ветров, я изучил самолет, как этот джип. И все это понимают. Они знают, что я могу взлететь откуда угодно и приземлиться где хочу, на двухметровой береговой линии или в каменистой пустыне Калифорнии. Я могу провести его, минуя радары: какими бы маленькими ни были окна между ними, я проскочу. На «Сессне» или на «Бичкрафте», мне все равно. Если есть окошко между радарами, я его найду и проведу самолет. Я очень хороший пилот, Елена Фритц, очень хороший. И буду еще лучше с каждым полетом. Самому страшно думать об этом.

Однажды в конце сентября, когда всю неделю шли ранние ливни, речки вышли из берегов и затопили несколько деревушек, Элейн оказалась на собрании добровольцев в штаб-квартире Корпуса мира в Манисалесе, где развернулись довольно бурные дебаты о создании кооперативов для ремесленников, и вдруг что-то почувствовала в животе.

Она даже не успела добраться до двери: на глазах у всех согнулась пополам, схватившись одной рукой за спинку стула, а другой придерживая волосы, и извергла желтоватую студенистую массу на красный кафельный пол. Коллеги пытались отвести ее к врачу, но она успешно сопротивлялась («Все в порядке, это женские дела, оставьте меня в покое»), а через несколько часов вошла в номер 225 отеля «Эскориал» и позвонила Рикардо, чтобы он приехал и забрал ее, потому что была не в силах сама сесть на автобус.

В ожидании Рикардо Элейн вышла прогуляться вокруг кафедрального собора, села на скамейку на площади Боливара, разглядывала детей в школьной форме, стариков в пончо, торговцев всякой всячиной, которые проходили мимо. Мальчик с ящичком под мышкой подошел к ней, предложил почистить туфли, и она молча кивнула, чтобы не выдать себя акцентом.

Она разглядывала площадь и спрашивала себя: кто из этих людей догадается, глядя на нее, что она американка, что живет в Колумбии чуть больше года, что вышла замуж за колумбийца, что беременна. Ее лаковые туфли сияли так ярко, что в них отражалось небо Манисалеса; она вернулась в номер, написала письмо на бумаге с логотипом отеля и прилегла, думая об именах. Ей ничего не пришло в голову, и она сама не заметила, как заснула. Никогда еще она не чувствовала себя такой усталой, как в тот день.

Когда она проснулась, Рикардо спал, обнаженный, рядом. Она не слышала, как он вошел. Было три часа ночи: что за охранники работали в этих отелях? По какому праву они впустили незнакомца, не предупредив ее? Как Рикардо сумел доказать, что эта женщина – его жена и он имеет право лечь к ней в кровать? Элейн стояла, уставившись в точку на стене, чтобы не кружилась голова. Она выглянула в окно, увидела угол опустевшей площади, приложила руку к животу и тихо заплакала. Она решила, что первое, что она сделает, вернувшись в Ла-Дораду, – подыщет, куда пристроить Трумэна, потому что ей нельзя будет ездить верхом несколько следующих месяцев, а может, и целый год. Да, это будет первым делом, а вторым – надо найти другой дом, куда поместятся все.

Она спросила себя, следует ли ей поставить в известность руководителя добровольцев, может, даже позвонить ему в Боготу. Решила, что пока в этом нет необходимости, что будет работать, пока сможет, а тогда уж посмотрит по обстоятельствам. Она посмотрела на Рикардо, спящего с открытым ртом. Подошла к кровати и двумя пальцами подняла простыню. Она увидела его сонный член, вьющиеся волосы (у нее были более прямые). Она приложила руку вниз живота, словно защищаясь. «What’s there to live for? – вдруг вспомнила она и пропела про себя: – Who needs the Peace Corps?» А потом снова заснула.

* * *

Элейн работала до тех пор, пока было возможно. В первые месяцы ее живот вырос больше, чем она ожидала, но, за исключением сильной усталости, из-за которой она спала дольше обычного, беременность не изменила ее распорядок дня. Но многое другое изменилось, конечно. Элейн чувствовала жару и влажность, как никогда раньше; по сути, она начала ощущать свое тело, которое больше не было безмолвным и незаметным и с каждым днем настойчиво и отчаянно требовало внимания, как пьяница или трудный подросток.

Элейн возненавидела свои икры, которые все больше болели от ее тяжести, возненавидела напряжение, возникавшее в бедрах каждый раз, когда она поднималась на несколько ступенек, возненавидела свои ареолы вокруг сосков, которые всегда были маленькими и нравились ей, а теперь увеличились и потемнели. Смущенная, виноватая, она стала пропускать назначенные встречи, ссылаясь на то, что не очень хорошо себя чувствует, и зачастила в отель, чтобы хотя бы ненадолго обмануть гравитацию в бассейне, поплавать в свое удовольствие в прохладной воде, снова ощутить свое тело таким же легким, каким оно было всегда.

Рикардо посвятил себя ей: за все время ее беременности он совершил всего один полет, но груз, видимо, был очень большим, потому что он вернулся с теннисной сумкой – темно-синяя искусственная кожа, золотистая молния, белая пантера в прыжке – набитой пачками долларов, такими чистыми и новыми, что они казались ненастоящими, как если бы были напечатаны для какой-нибудь настольной игры. Ими была заполнена не только сумка, но и карман для ракетки, который в этой модели был отдельно пришит снаружи. Рикардо держал деньги под замком в шкафу, который сам и соорудил, и пару раз в месяц ездил в Боготу, чтобы поменять доллары на песо.

Он окружил Элейн вниманием и заботой. Повсюду возил ее на ниссане, сопровождал на медицинские осмотры, наблюдал, как она поднимается на весы, как дрожит их стрелка, записывал каждый новый результат в небольшой блокнот, как будто отметка врача была неточной или менее надежной. Он провожал ее и на работу: если строили школу, он с готовностью брал мастерок и делал кирпичную кладку, катил тачку с гравием или ремонтировал прохудившееся строительное сито, через которое просеивали песок. Если ей нужно было встретиться с местными лидерами, он садился поодаль и слушал, как его жена говорила на испанском, который становился все лучше, иногда подсказывал перевод слова, если Элейн не знала его.