Джек, который построил дом - Елена Катишонок Страница 41

«Добрый вечер!

Ночь на дворе, туман.

Сегодня я задавил облако.

Про гору я писал, про облако на горе тоже, но вот утром ехал по центральной улице и воткнулся в облако: сползло тучкой тихо по небу, а тут и я на скорости 30 м/с, в км/ч втрое больше. Ветер, туман, облака – здесь они осязаемые, живут своей жизнью, влияют на нашу, человечью. Это не явления, а существа, порожденные океаном. Об океане еще не писал. Тихий, он угрожающе тих, и в нем такая мощь, что только сейчас я понял, почему он Великий. А так как ни океан, ни горы никто здесь не покоряет во славу и по примеру, то и порождают они вот эти красивые, не искаженные сущности. Наверно, я непонятно рассказываю…»

Ян оторвался, прикурил. Никому, кроме Вульфа и, пожалуй, Аннушки, не стал бы он такое писать. Помнился осенний ветер, сорванные летящие листья, дождь. Это случилось внезапно: вдруг захотелось говорить об осени, о дожде, и друзья замолчали, слушая, и он был рад, что они вместе, что его понимают. И внезапно Мухин приблизил лицо – хмурое, озадаченное – и спросил: «Откуда ты это вычитал?» Я облек в слова то, что вокруг нас, было и есть, везде, всегда, разве вы не видите, хотел сказать Ян и начал объяснять, но это было так же трудно, как рассказать себя. Мухин обиделся: «Ты не говоришь, а цитируешь, аж противно…» Другие молчали, курили, смотрели вниз. Ян почувствовал себя как в фантастическом романе, когда друзья заговорили на другом языке. После этого эпизода сам он замолчал – вернее, ронял какие-то общепонятные слова на их языке: да – нет – пошли – буду – ха-ха. На работе было куда проще. В выходные хорошо было в одиночестве болтаться по городу, ни с кем не говорить; а дома, если не было матери, слушать музыку, рисовать.

Славная была осень – яркая, сочная, долгая.

Письма приходили нечасто, но тем нетерпеливей Ян открывал конверт. «У нас тут такое происходит, – писал Миха, – перо бессильно, нужен фотоаппарат или кинокамера. Маманя паникует, говорит, ехать немедленно. Я думаю – медленно; сейчас все куда-то намылились, ОВИР вот-вот лопнет. Аська не отлипает от телика, в котором Чумак и еще какая-то чума мельтешит, так моя дурища воду заряжает в трехлитровых банках и меня пить заставляет. Пора, что ли, опять на Север смотаться, пусть она плавает в здоровой воде. Даже нянька плюется – говорит, от нечистого».

Открытка в конверте была от Дяди Саши. Майка собирается замуж; практикантка Надя перешла в торговый кооператив; многих увольняют, по всем лабораториям; кто-то собрался на завод – там зарплаты больше плюс тринадцатая. «Как с работой, Янчик? Пиши подробней, если не военная тайна. В остальном у нас по-прежнему, вот Вийка кричит, чтоб я тебе привет передал». И распахнулась знакомая дверь, ожил аромат кофе, который Майка снимала с плитки, кто-то из ребят привычно зубоскалил над плакатом «Береги минуту», любуясь другим, на противоположной стенке, где красовалась зловещая надпись: «Сбережешь минуту – потеряешь жизнь», кто-то закуривал, а беспечный человек на втором плакате торопливо перешагивал через рельсы прямо перед надвигающейся электричкой; опять хлопнула дверь, он почти переступил порог, однако стул в углу был пуст, а сам он сидел на балконе в Америке, и на столе лежали открытка, конверт и зажигалка.

Работу Ян не искал – было некогда: занимался английским, изучал списки университетов – их было не перечесть – и ходил на курсы вождения. Раз, ожидая запаздывавшего инструктора, стоял у обочины, когда у тротуара остановилась машина.

– Эй!

Он узнал парня сразу. Тогда, в Ладисполи, – мокрые волосы, блестящие капли воды на плечах, брюки подвернуты – он ехидно говорил Аде про «дядю Сэма».

Встретились вечером, поехали к океану. Максим охотно рассказал о себе. Приехал по вызову двоюродного брата, но быстро сообразил, что присутствие его в доме тягостно для всех, и снял крохотную «студию» на чердаке. Студия была снабжена нелегальной плиткой и тесным закутком с унитазом и душем. Одним словом, жить можно. Чтобы платить за чердачные хоромы, начал развозить пиццу, благо водить умел еще на родине. Кузен отдал ему старую машину, с облегчением избавившись одним эшелоном от нее и от родственника.

Пиццу развозить Максиму нравилось. Он тоже, как Ян, собирался в аспирантуру, мечтал о Нью-Йорке, только все повернулось иначе и самым неожиданным образом.

Он получил несколько коробок с пиццей. Долго кружил по незнакомому району, пока наконец нашел постройку с ободранными стенами – богом забытый офис, чаевые не светят, пригорюнился Максим. «Что-то вроде ИзНаКурНож, помнишь?» – хохотнул; они незаметно перешли на «ты».