Дела человеческие - Карин Тюиль Страница 41

– Разрыв с его спутницей вызвал у него очевидный эмоциональный шок, сопровождаемый кратковременным нарциссическим расстройством; все это вкупе вызвало у него сомнения в своей мужественности и страх быть покинутым. Впрочем, он сам признал, что после разрыва «слетел с катушек» и почувствовал себя в социальной изоляции. – Она напомнила, что его родители вечно отсутствовали. – Исследуемый охарактеризовал своего отца как властного и самовлюбленного и признался в том, что никогда не был с ним близок, потому что отца интересовала только работа.

Услыхав эти слова, Жан встал и вышел из зала за несколько минут до того, как председатель суда объявила об окончании заседания. Он был уже не в силах переваривать эти убогие попытки психоанализа. Очутившись на улице, он сразу же выключил телефон, потом долго шел пешком к дому Франсуазы. Перед тем как подняться в ее квартиру, он заглянул в ближайшую лавочку и купил еду, которую она любила: пармскую ветчину, помидорчики-черри, абрикосы и темный шоколад. Когда он вошел, ему в нос ударил сильный запах одеколона: женщина, которую Жан за свой счет нанял ухаживать за Франсуазой, не отказывала себе в удовольствии опрыскать им свою подопечную, несмотря на замечания Жана, который терпеть не мог ароматы с пудровым оттенком. «Пахнет, как от моей бабки», – как-то раз упрекнул он сиделку, но та вместо ответа только пожала плечами.

Франсуаза сидела в темно-красном бархатном кресле, покрытом переливчатой тканью, которую она купила в Кабуле, и смотрела по телевизору документальный фильм о животных, Клод лежал у ее ног.

– А, это ты, засранец! – вскричала она.

Жан привык к бранным словам, с развитием недуга все больше засорявшим ее речь. Он тут же ответил:

– Да, милая, это я.

Состояние Франсуазы за последние полгода стремительно ухудшилось; теперь она узнавала его один раз из трех, да и то он не был в этом уверен. После попытки самоубийства и пребывания в больнице ее уволили из газеты, некоторое время она работала внештатно, как фрилансер, во второсортных журналах, потом создала собственный блог, который никто не читал, зато, ежедневно работая над ним, она ощущала себя живой; потом, когда болезнь стала заявлять о себе все настойчивее, Франсуаза бросила все. С тех пор как она ушла с работы, она никого не принимала, не отвечала на звонки. Ее имя больше никому ни о чем не говорило. Те, с кем она много лет работала, в праздники отправляли ей электронные письма (это была общая рассылка, без указания адресата) или смс со смайликом – вот и все. В то утро газета, где она прослужила большую часть своей профессиональной жизни, опубликовала пространный некролог известной актрисе, который Франсуаза написала несколько лет назад, когда звезда впала в кому после несчастного случая в своей квартире. Жан протянул Франсуазе свежий номер:

– Посмотри, твой материал.

Она безучастно бросила газету на пол. А он прочитал. Пробегая глазами изысканные, трепетные строки, написанные женщиной, которую он любил, Жан не мог отделаться от мысли, что она говорила о себе. Он был рядом с Франсуазой на протяжении всех стадий ее болезни, продолжал навещать ее и заботиться о ней. Она не знала, что он завел новую семью: она больше не выходила из дому и ничего не читала.

Франсуаза увлеклась просмотром фильма о животных. Жан пошел на кухню, Клод последовал за ним. Жан разложил купленную еду на блюде и отнес в столовую:

– Иди сюда, дорогая, давай поужинаем, я купил все, что ты любишь.

Он помог ей подняться и сесть за стол, в то время как Клод не отходил от них ни на шаг в надежде получить кусочек ветчины. Франсуаза стала жевать помидор, сок брызнул, потек по губам и подбородку, растекся пятнами на розовой блузке. Жан аккуратно вытер ей рот салфеткой. Когда она поела, он помог ей пересесть в кресло, а сам растянулся на небольшом диванчике в метре от нее. Клод свернулся клубком у него в ногах. Жан достал из комода в гостиной брошюру фирмы, предлагавшей услуги по эвтаназии, и документы, которые Франсуаза подписала, когда болезнь начала стремительно прогрессировать.