Ведьмин ключ - Глеб Пакулов Страница 41

– Я на ту сторону бегал, в деревню. – Котька покрутил рукавом телогрейки в духовке. – А тебя опять Ванька провожал? Что, холодно было провожаться?

– Очень холодно. – Она вздохнула. – И противно – Ванька целоваться лезет. А мне кто-то другой нравится.

Котька неловко задел рукавом дверцу, встал, чтобы отцепить крючок, повалил стул. Хотел подхватить его на лету, уронил телогрейку. Вика потянулась к ней, и руки их столкнулись, замерли. Всего на мгновенье, и Котька рванул с пола телогрейку, начал надевать её. «Кто ж это другой ей нравится? – покраснев от радостной догадки, думал он. – Кто? Да кто же…»

Вика присела на поваленный стул, обхватила голову руками. Котька оделся, но уходить медлил.

– Теперь я стану тебя провожать! – решив всё выяснить окончательно, объявил он и замер, ожидая, что ответит она. Но Вика молчала долго, будто забыла о нём.

– Тётя Марина карточки хлебные потеряла, – наконец обречённо, вроде бы в никуда, обронила она.

– Что-о? – боясь поверить такому, вскрикнул Костя. Он видел их, тех людей, которые потеряли карточки.

– Я на фабрику устроюсь, – шептала Вика. – Там хлебная норма большая, как-нибудь продержимся на одной. Да ещё талоны в столовку у тёти Марины. Мы эти обеды уже три дня делим. – Она вздохнула по-старушечьи, протяжно. – Мне пятнадцать, примут, а то помрём. Я-то нет, а тётя Марина не выживет. Больная она. Ночью по комнате ходит, Володю ищет, здесь он, говорит, воздухом Володя стал, он везде, но не идёт, только мать мучает. Фельдшер говорит, это пройдёт, не бойся её, она тихая. А я и не боюсь, я жалею.

– Эту рыбу мамка вам послала! – громко перебил её Котька. – Отнеси, говорит, пусть ухи сварят, – гнул своё Котька, видя, что Вика не верит ему. Свет из единственного окна падал на Вику, подголубил лицо. Она смотрела на Котьку снизу, и глаза её, только что печальные, набухли слезами, и в каждом отразилось по окошечку.

– Не посылала, ты врёшь. Зачем? – Вика замотала головой, нашлёпала на пол слезин. – Ты с реки бежал, а я в подъезде стояла, ждала, когда пробежишь. Золу выносила.

– Тогда папка послал. Ваша она и точка.

Котька надёрнул шапку и выскочил из комнаты. Пролетел мимо кухни, мимо сердитых в ней голосов. Он решил действовать немедленно: он подкарауливает на повороте машину с мукой, вспрыгивает и на ходу сбрасывает куль. Нет, не выйдет. Охранник сидит на мешках с винтовкой. Тогда бросит учёбу, возьмёт ружьё, припасы и уйдёт в сопки стрелять коз, а ночью, тайно, подкладывать их к Викиной комнате. Или даже увезёт с собой Вику. Найдут зимовье и… Дальше всё становилось неясным. Он выскочил на улицу и чуть не сшиб фельдшера. Соломон Шепович, польский еврей, жил в секции, где и Вальховские.

– Ты уже знаешь, что как ошпаренный? – прокричал фельдшер, подтягивая к себе Котьку.

Котька недоумённо, чуть испуганно смотрел на фельдшера. Старичок сдвинул шапку и ждал от него чего-то, подставив заросшее седым волосом ухо.

– Разве я слепой, что вижу, ты не знаешь? Так ты знай! – Фельдшер таращил близорукие глаза, обложенные темными полумесяцами. – Шваб Гитлер поимел у Москвы кровавый мордобой и бежит. Он хочет теперь, как бы ему не стать быть в России. Ха-ха-ха! Надо было маить крепкую голову, а не крепкие ноги! Ему их скоро сделают пополам, и ни-ко-му не заставишь лечить!

Как-то быстро около них появились люди.

– Мне сказал военный, знающий человек, и я убежал из амбулатории, уже не зная, почему там сидеть! – весь радостный, весь счастливый выкрикивал старичок, подскакивая то к одному, то к другому. – Сейчас всё это будут сказать по радио!..

Он ещё что-то хотел сообщить, но нетерпеливо замахал руками и скрылся в подъезде. Люди стояли, ошеломлённые, не зная – верить услышанному или нет. Фельдшер высунулся из подъезда, прокричал с обидой:

– Не сомневайтесь в мои слова! Я вам доктор или это уже нарочно?

Люди стали разбегаться. Котька хотел бежать к Вике, обрадовать – всё, не надо теперь никаких хлебных карточек, но понял, что Соломон Шепович уж точно оповестит соседей, и пошел домой. Он бежал и видел, как из дома в дом сновали люди. Они, как пчёлы, разносили радостную весть бескорыстно и щедро.

Сквозь всю эту внезапную, радостную суету мчал Котька по густеющей от народа улице, как откуда-то сбоку налетела на него Капа Поцелуева:

– Костромин! Да Котька же! С праздником, милый!

Крепко обхватила голову, чмокнула в щёку, в другую, чуть замешкалась и поцеловала в губы. Котька чуть не задохнулся от её иступлённого поцелуя. Она откачнулась от него, но руки всё ещё держала на Котькиной шее. Капу было не узнать, опрятная, красивая, она вся радостно искрилась.

– А я от Кости вашего месяц как письма получаю! – похвасталась она и снова чмокнула Котьку.

– Ну тебя, – глуповато улыбаясь, брякнул Котька и утёрся варежкой.

Капа не обиделась, крутнула перед ним борчаткой и замелькала простёганными чунями, ладно обшитыми жёлтой кожей. Котька опомнился, догнал её.

– Постой! Чё пишет-то?

– Лю-ю-бит! – И засмеялась, блестя зубами.

– Ты дело говори! – обиделся Котька.

– А я и говорю дело, ещё какое дело. – Из-под платка выбилась прядь и заиндевело лежала на щеке, а самый кончик-завиток прилип к уголкам губ, был тёмным и влажным.

– Не нравлюсь тебе, раз утираешься? Эх, Котик мой маленький! Вот породнимся – полюбишь. Во какая невестка буду. – Она оттопырила большой палец перчатки, реденький, кожу сквозь него видно.

– Давай, я не против! – Котька махнул рукой, засмеялся и побежал к дому.

Только успел телогрейку повесить, еще и шапку не снял, Нелька в дом и с порога, постукивая кулачком о кулачок, заявила:

– Садись за уроки. Агриппина Ивановна жаловалась, что ты вместо нормального диктанта написал и сдал какие-то стишки. Не занимайся чепухой. Тоже мне, Пушкин выискался. Отцу с матерью я не сказала, я не доносчица, как ты, но подумай о будущем. Жизнь дорога дальняя… – быть может, встретимся в пути, – подсказал Котька, припомнив вычитанные из Нелькиного альбома «мудрые изречения».

– Ладно, я сама возьмусь за тебя, чтоб ты человеком стал. Да, вот ещё что… Ты куда рыбину дел? – Нелька прищурила зелёные костроминские глаза.

– Плавает! – обозлился Котька. – Пошла, так иди!

– Ах, вот ты как! Так-та-ак…

Выскочила сестричка, дверью хлопнула. Котька прошел в кухню. Значит, домашние рыбину ждут. Ладно, он тоже будет ждать… порки ради праздника. Посмотрел на репродуктор – в какую сторону вертеть? Отец завинтил штырёк до упора. Один шип да хрип. Туда-сюда двигал винтиком Котька и внезапно в дом ворвался густой и торжественный голос: