Седьмая функция языка - Лоран Бине Страница 41

У Бьянки блестят глаза. После такого выпада ей остается одно – нагнетать пафос, по возможности разбавляя его лирикой, но не пережимая, ведь она знает, что любая лирика в сочетании с политикой будет звучать как катехизис, поэтому произносит: «Его внук погорюет и перестанет, он будет ходить в лучшие школы, ему не придется голодать, ему дадут рекомендацию для стажировки в ЮНЕСКО, в НАТО, в ООН, в Риме, в Женеве, в Нью-Йорке! Ты бывал в Неаполе? Видел неаполитанских детей, живущих в домах, которые государство – государство Андреотти и твоего друга Моро – оставляет рушиться? Знаешь, сколько женщин и детей брошены на произвол судьбы из-за продажной политики христианских демократов?»

Энцо с усмешкой наполняет Бьянке бокал: «Зло побеждает зло, giusto? ^[187]»

В этот момент один из юных заговорщиков встает, швыряет салфетку, скрывает лицо ниже глаз платком, подходит к столику, где играют в карты, направляет на хозяина заведения пистолет и стреляет ему в ногу.

Лучано с ревом грохается на пол.

Байяр не вооружен, а возникшая сутолока не дает ему добраться до парня, который решительным шагом идет к выходу в сопровождении двух друзей, и ствол дымится в его руке.

Никто не успевает глазом моргнуть, как банда в платках исчезает.

Внутри – нет, это не паника, хотя старуха с воплем ринулась из-за стойки к сыну; остальные, и стар и млад, поднимают неописуемый гвалт. Лучано отталкивает мать. Энцо с желчной иронией кричит Бьянке: «Brava, brava! Continua a difenderli i tuoi amici brigatisti? Bisognava punire Luciano, vero? Questo sporco capitalista proprietario di bar. È un vero covo di fascisti, giusto?» ^[188] Бьянка бросается на помощь к Лучано, растянувшемуся на полу, и на итальянском отвечает Энцо, что парень точно был не из бригад, существуют сотни крайне левых и крайне правых группок, которые упражняются в gambizzazione ^[189] из «П38» ^[190]. Лучано одергивает мать: «Basta, mam-ma!» ^[191] Несчастная женщина протяжно всхлипывает от ужаса. Бьянка не понимает, какой смысл «Красным бригадам» нападать на Лучано. Пока она, схватив какую-то тряпку, пытается остановить кровь, Энцо продолжает: тот простой факт, что она не знает, кому приписать нападение, крайне левым или крайне правым, сам по себе представляет некоторую проблему. Кто-то говорит, что надо вызвать полицию, но ворчливый Лучано непреклонен: niente polizia ^[192]. Байяр наклоняется осмотреть рану: пуля вошла выше колена, в ляжку, и, судя по характеру кровотечения, не задела бедренную артерию. Бьянка отвечает Энцо на французском, так что Симон понимает, что слова обращены к нему: «А то ты не знаешь, что такое стратегия давления. После пьяцца Фонтана так и пошло́». Симон спрашивает, что имеется в виду. Энцо объясняет, что в шестьдесят девятом в Милане в банке на пьяцца Фонтана были убиты пятнадцать человек ^[193]. Бьянка добавляет, что, пока шло расследование, полиция убила анархо-синдикалиста: его выбросили из окна комиссариата. «Сказали, что это анархисты, но потом стало ясно, что бомбу взорвали крайне правые при пособничестве государства, чтобы обвинить крайне левых и оправдать фашистскую политику. Это и есть strategia della tensione ^[194]. Продолжается уже десять лет. Сам папа в этом замешан». Энцо кивает: «Это правда. Поляк!» «А такие… э… гамбидзационе часто бывают?» – спрашивает Байяр. Бьянка задумывается, пока приспосабливает свой ремень под перетяжку: «Да не особенно. Раз в неделю, даже реже, я бы сказала».

Лучано еще рано дышать на ладан, и вот уже посетители растворяются в темноте, а Симон и Байяр направляются в бакалею Кальцорали, их провожают Энцо и Бьянка, которым неохота идти по домам.

19:42

Два француза углубляются в лабиринт болонских улиц, как будто во сне: город – театр теней, где украдкой мелькают силуэты, участвующие в причудливом балете с загадочной хореографией, за колоннами появляются и исчезают студенты, под дугообразными сводами стоят наркоманы и проститутки, карабинеры беззвучно движутся в пустоте. Симон поднимает голову. Две красивые средневековые башни нависают над воротами, за которыми некогда начиналась дорога на византийскую Равенну, но одна наклонена, как Пизанская башня, и ниже своей сестры: это короткая башня Torre Mezza, или Гаризенда, изображенная у Данте в последнем круге ада – в те времена она была более высокой и грозной: «Как Гаризенда, если стать под свес, / Вершину словно клонит понемногу / Навстречу туче в высоте небес» ^[195]. Звезда «Красных бригад» украшает стену из красного кирпича. Вдали слышны полицейские свистки и партизанские песни. К Байяру пристает нищий – просит сигарету и сообщает, что пора устраивать революцию, но Байяр не понимает и упорно продолжает идти вперед, хоть ему и кажется, что этим арочным анфиладам, улица за улицей, не будет конца. «Дедал и Икар в стране итальянского коммунизма», – думает про себя Симон, разглядывая выборные плакаты, расклеенные на каменной кладке и балках. И конечно, рядом с человеческими призраками обитают коты – они, как везде в Италии, полноправные жители города.

Большая витрина бакалеи Кальцорали сияет в маслянистой ночи. Внутри преподы и студенты пьют вино и щиплют antipasti ^[196]. Хозяин говорит, что сейчас будет закрывать, но оживление, царящее в зале, опровергает этот прогноз. Энцо и Бьянка заказывают бутылку манарези.

Какой-то бородач рассказывает смешную историю, все хохочут, кроме человека в перчатках и второго, с дорожной сумкой; Энцо переводит французам: «Один uomo возвращается вечером домой абсолютно пьяный и по дороге встречает монашку в традиционном платье и головном уборе. Бросается к ней и дает в рожу. Отутюжил, поднимает ее и говорит: „Знаешь, Бэтмен, чего-то ты слабоват!“» Энцо смеется, Симон тоже, Байяр не решается.

Бородатый что-то обсуждает с очкастой девицей и мужчиной, в котором Байяр тотчас опознает препода, потому что тот похож на студента, но старше. Допив вино, комиссар подливает себе еще из бутылки, выставленной на стойке, но бокалы девицы и препода оставляет пустыми. Байяр читает на этикетке: «Вилла Антинори». И спрашивает у официанта, хорошо ли содержимое. Это белое, тосканское, нет, не очень хорошее, отвечает официант на великолепном французском. Его зовут Стефано, и он изучает политические науки. «Здесь все занимаются учебой и политикой!» – говорит он Байяру и добавляет в качестве тоста: «Alla sinistra!» ^[197] Байяр чокается с ним и повторяет: «Alla sinistra!» Бакалейщик нервничает: «Piano col vino, Stefano!» ^[198] Стефано смеется и говорит Байяру: «Не обращай на него внимания, это мой отец».