Дед - Михаил Боков Страница 40

– Эй! – позвали из дверного проема. – Ну, ты скоро там?

– …единосущна Отцу. Им же вся быша, – закончил поп и спросил. – Запомнил?

– Не-а, – сказал Ганин.

– Дурак ты, Андрей, – резюмировал поп. – Дурак и не лечишься.

– Так точно, – подтвердил Ганин.

– Ну, давай еще обнимемся напоследок.

Они обнялись.

– Ганин! – вновь заорал полисмен у двери. – Я тебя сейчас заново закрою! И не посмотрю, что губернатор там написал!

– Иду! – крикнул ему Ганин. – Ну, бывай, отче. Даст Бог, увидимся.

– Даст, – подтвердил отец Дормидон. – Даст Вседержитель.

На улице уже фурчал мотором уазик – тот самый, что привез Ганина сюда в печке, именуемой тюремным отсеком. Только водитель в этот раз был другой – щербатый и смуглый, то ли калмык, то ли еще кто. Полицейская форма смотрелась на нем странно, была ему не по росту. Больше всего он был похож на человека, который ограбил полицейского и затем, прельстившись блестящими звездочками на погонах и кокардой на фуражке, влез в форму сам – трофей!

– Садись! – оскалился калмык и похлопал по нагретому сиденью рядом с собой.

– Садись, – прогудел приведший Ганина полисмен.

– Сяду, – сказал Ганин. – И куда путь будем держать?

– Велено отвезти туда, откуда взяли. В лес.

– А может, я не хочу в лес?

– Хочешь не хочешь, кто тебя спрашивает, – сказал полисмен и, наклонившись к Ганину, добавил почти ласково: – Лезь, не протестуй. Губернатор, говорят, в лесу тоже будет. Приедет твою дурную голову награждать.

Ганин послушался и залез. Огляделся. В лобовое стекло с противным стуком бился слепень – брат-близнец того, что пытался вырваться на волю, когда Ганина везли в отделение. Сиденье обожгло. Дышать было нечем.

– За пивом заедем? – спросил Ганин у водителя-калмыка. – Пива хочу.

Калмык покачал головой:

– Не-а. Приказано в лес.

– Слышь, – возмутился Ганин. – Ты что, не человек что ли? Я у вас в камере чуть не умер. Меня награждать везут. Не остановишься у ларька, выпрыгну на ходу и тикану! Объяснять губернатору, куда я делся, сам будешь. Понял?

– Борзый ты, – сказал калмык.

– С вами станешь.

– Ладно, – водитель вдавил педаль газа в пол и выкрутил руль. – Остановлю.

– И денег, – Ганин вспомнил, что денег при нем не было. Все деньги остались в рюкзаке на поляне. – Сто рублей мне займи. Приедем – отдам.

Калмык усмехнулся, цокнул языком. Во рту у него блеснула золотая фикса, и Ганин в очередной раз задумался: как этого человека, явно хулиганского вида, взяли работать в полицию? Где облажался комбинат по отсеву неблагонадежных претендентов? Почему пропустил его сквозь свой фильтр? Не иначе калмык в нужные моменты умел становиться невидимым.

– Чего лыбишься? – спросил тот, не отрывая взгляда от дороги. – Рад?

– А то, – подтвердил Ганин. – Сейчас спою.

И он запел – как пел, когда его везли в отделение. Но сейчас это была победная песнь. Он пел про не сдающийся врагу крейсер «Варяг».

Пиво из ларька оказалось самым вкусным пивом на свете. Ганин купил две банки: первую выпил залпом, перевел дух, принялся за вторую и пожалел, что не взял третью. В голове зашумело. Солнце улыбалось сырным кругом. Небо плескалось морем. Ганин подставил голову сквозняку, поддувавшему в окно. Вряд ли он мог представить когда-нибудь, что счастье – первобытное, чистое – настигнет его в полицейском уазике.

Он попробовал включить телефон. Но тот, неделю пролежав в ящике стола неизвестного Ганину полицейского, сел – на нажатия не реагировал. Тогда Ганин стал рассматривать город.

Мимо плыли дома и женщины. Дома были редкие и неказистые – торговые двухэтажки, каждой лет за сто, хрущевки, частный сектор. Зато женщины оказались сказочно хороши. Красавицы наводнили город: они торговали овощами с лотков, шли по улицам в джинсовых юбках, улыбались из табачных киосков. Ганину хотелось влюбляться и знакомиться. Он вдыхал запахи: духи, сигаретный дым, бензин – даже бензин был отличный. И единственное, что было плохо в районном центре в то утро, это то, что его быстро проехали: миновали одну улицу, затем другую, свернули на третью – и вот уже неслись по узкоколейке в сторону махины леса. Калмык дергал ручку коробки передач. Дорога петляла, ощеривалась черными ртами ям. Уазик, подпрыгивая на ухабах, кряхтел, как старый дед. Пиво в банке устроило шторм и выплеснулось на штаны.

– Что же у вас содержать такую кодлу ментов деньги нашлись, а дорогу нормальную выстроить уже нет?

– Каждый год строят, – сказал калмык. – Как осенью начинают, так до снега асфальт и кладут. А весной все одно: сходит снег, и как будто не строили. Уж как ее, проклятую, ни латали – и вдоль, и поперек, а не принимает земля.

Подумав, он добавил:

– Это еще что. Вот сейчас свернем в лес, и начнется шапито. Мы в прошлый раз, когда до вас ехали, думали, все – пропадем к такой-то матери.

– Так не ехали бы, – сказал Ганин. – Всё здоровее бы были.

– Дак как не ехать, если вы, поганцы, танк нашли? А если вы на этом танке учините захват власти?

Тут уже Ганин не выдержал и расхохотался.

– Ты этот танк видел? Захват власти…

– Я тебе больше скажу. Иван Кузьмич человек не суеверный, а я верю. Встретился нам по дороге леший. И увел нас, почитай, прямо в болото.

– Леший?

– Леший, – подтвердил калмык. – Как пить дать леший. Ехали мы за вами четырьмя машинами, а до места добрались лишь две. Поначалу-то все хорошо было: тут по тропке, там по овражку. Один холм перескочили, другой, а на третьем – глядь! – стоит человек! Дед! Старый! Стоит и улыбается нам: далеко, говорит, путь-то держите, сынки? А мы ему: путь мы держим, дедушка, в заданное по карте место. А чего вам там, спрашивает, в этом месте ловить? А ловить там, отвечаем, государственных преступников будем, так что давай с дороги двинься, а то и тебя к делу пришьем. С дороги-то, отвечает, я двинусь, да только дальше-то дороги уже нет: бурелом. Как бурелом? Вот у нас карта, говорим мы, эмчеэсники делали с вертолета: нету там никакого бурелома. Брешет ваша карта, отвечает, я здесь живу сто лет в обед и лучше вашего знаю – повалило там стволов по весне. Идите влево и там объезжайте, коли надо государственных преступников ловить. Ну, мы и послушались, – калмык зло сплюнул в открытое окно. Вытер рот загорелой рукой. – Это я сейчас думаю: подозрительный уж очень был дед. В бороде мало что грибы не росли. А одет-то был в рубище и лапти! Видано ли? Таких костюмов уже и в деревнях не носят!

– И что? – спросил заинтересованный Ганин. – Что дальше-то было?

– А то и было! Поехали мы в объезд и попали на мох. А под мхом тем была вода, болото. Так две машины с налету и встали: в одной я был, в другой напарник мой. Простояли в лесу до утра, пока трактор не вытянул. А Иван Кузьмич – что ты думаешь? развернулся и поехал туда, где дед буреломом пугал. И вышло так, что никакого бурелома на том пути и не было! И дед тот специально повел нас в топь. А сам после этого как испарился. Вот и кто он после этого, спрашивается? Лешак!