Голубиная книга анархиста - Олег Ермаков Страница 40

Вася и Валя спали полдня. Первым очнулся Вася и сразу увидел верхушки берез. Обвел взглядом свое ложе. Увидел Валю. Пошевелился, сел. Вода, березы. Или вода, березы. В глазах, а точнее в сознании у него двоилось. Может, действительно, березы, вода, лодка, эта девушка? И все остальное? Вася чихнул. Потом еще два раза. И разбудил Валю.

— Хорошо, что ты проснулась, — сказал он.

Валя хлопала глазами, наверное, тоже не в силах осознать в полной мере эту действительность.

— А то мне уже мерещится, что я это вижу во сне, — добавил Вася. — Но… чувствую уже зверский голод. Вот голода во сне я никогда не испытывал. Это один мой друг, Кирилл Дхарма, как-то заметил, что все, может, и в самом деле иллюзия, но вот голодный желудок — реальность. Он не дурак поесть, потому и позволяет себе такие выпады против учения. Ну, как некоторые мусульмане. Мол, пророк запретил пить пальмовое вино, а про водку ничего не говорил, ххыыы… И про анашу не говорил. Вот они и обдалбливаются. Ну, Вальчонок! Доброе утро! То есть день… Новый день после нашего потопа. Хы-ыы. Давай будем обедать уже.

— Здесь? — сипло спросила Валя.

— Ну. А что? Березовые хоромы. У китайцев красный терем, у нас — березовый. Чем плохо? Мне нравится. Только бы еще горелку, баллончик с газом. Вот что надо.

Валя зашевелилась, начала выбираться, зевая, отбрасывая пряди волос с лица. Вася просил ее достать из рюкзака хлеб, консервы, сыр. Валя послушно начала копаться в рюкзаке и вдруг испуганно посмотрела на Васю.

— Ой, а мне надо, Фасечка.

— Чего?

— Ну… поссать! — выпалила Валя.

— Как всегда, — посетовал Вася. — Где я тебе горшок возьму? Проклятье. Давай перекусим, и я погребу куда-нибудь. Должна же здесь быть земля. Не всемирный же это потоп, зараза.

— Но я уже не могу терпеть.

— Ну ты кувыркнешься в ледяную водичку! Или лодку затопишь… А где наш святой?

Валя тут же перекрестилась. В панике она посмотрела на Васю.

— Бернард, Бернард, — стала звать.

Кролика нигде не было видно.

— Бернард, Бернард, — все заунывнее и жалобнее звала Валя.

И кролик вдруг на самом деле вылез из вороха вещей. Валя схватила его и поцеловала между ушей. И снова поцеловала.

— Ты хотя бы элементарную гигиену соблюдай, а?

— Чего?

— Ну, может, у него глисты.

— Бернард чистый, — истово ответила Валя.

— Мол, у святых не бывает глистов?

Валя перекрестилась, прижимая другой рукой кролика, себя и кролика и перекрестила.

— Ну, в общем — защеми как-нибудь, — сказал Вася, отталкиваясь от берез.

Ему быстро удалось высвободить лодку, и он взялся за весла.

— Куда ж нам плыть?..

И он поплыл наугад. Лодка тыкалась в стволы берез, терлась о кору, цепляла и ломала сучья. Иногда брызги от весла долетали до лиц Вали и Васи. Валя только пыталась защитить от брызг Бернарда. Вася греб, а она все-таки достала хлеб, отломила корку и дала кролику. Тот, не мешкая, принялся уплетать корку, прижав уши.

— Я вижу, чужеродец этот тебе роднее соотечественников, — заметил Вася, сглатывая слюну.

Валя тут же отломила кусок хлеба и потянулась к Васе.

— Что ты, что ты, Фасечка, на, кушай.

Лодка качнулась.

— Эй, осторожнее! — крикнул Вася. — Корова!

Но Валя все-таки сумела дотянуться. И Вася вцепился зубами в кусок хлеба, потом перехватил его рукой, бросив весло, и начал уплетать. Валя улыбалась, глядя на него и кролика. Торопливо прожевав, Вася начал грести. И вдруг лодка уткнулась в упавшее дерево.

— О! — воскликнул Вася, работая одним веслом и причаливая к дереву боком, хватаясь за сук. — Давай вылезай и писай.

Валя оглянулась, надула губы, но начала выбираться из своего кокона. На ней была куртка. Валя осторожно выставила голую ногу, ступила. Дерево прочно держалось на воде, уйдя, видимо, сучьями в землю. Подобрав полы куртки, Валя спустила трусики и присела. Вася отвернулся. Вскоре послышалось звонкое журчание. Благополучно Валя вернулась в лодку.

— Ну вот! Теперь обедать! — воскликнул Вася. — Только отплывем чуток отсюда, — добавил он, потянув носом воздух.

И, отплыв немного в сторону, он открыл две банки шпрот. Нож был где-то в рюкзаке, и хлеб они ломали, куски макали в оливковое масло, цепляли бронзовые рыбинки пальцами, потому что и ложек пока не нашли.

— Хлеб и рыба, — бормотал Вася, — самая вкусная еда на свете.

— Семьдесят Второму спасибо.

— Кому? Опять какие-то твои фантазии? Кто это такой? Скажи уже. Ну? Чья кличка? Какой-нибудь нищеброд воротила вроде Мюсляя?

Валя не отвечала. Кролик тоже ел хлебные корки.

— Ты зря ему так много хлеба скармливаешь, — заметил Вася. — Ему надо вон коры надрать, пусть хрумкает. А то нам еще долго плыть. Как бы самого твоего Бернардика и не слопали.

Валя с ужасом взглянула на Васю.

— Что ты, Фасечка?!

— А что, ну съедим святого. Как будто вы не едите своего Христа. Ведь так? Как это называется-то по церковному? Вино, мол, кровь, хлеб — плоть. Лев Толстой был по жизни не людоед. Выступал против войны. А любая война и есть людожорство. И против этого вашего хлеба-вина на крови он тоже возражал. Что, мол, за дикое варварство? Пусть даже и символическое, мыслимое. А может, оно и хуже еще. Варварство-то в мыслях, зараза.

Поев, Вася окунул руки в воду и потер их, снова окунул, потом понюхал.

— Воняют. А мыло мы взяли? Ты взяла мыло? Там, возле умывальника? Нет?

Валя отрицательно крутила головой.

— Вот же проклятье, — бормотал Вася. — Мы превратимся в неандертальцев.

— Не превратимся, Фасечка, — отвечала Валя, — не-а.

— Ты-то хоть знаешь, о ком речь?

— О косматых из пещеры, — сказал Валя. — То неправда, Фасечка. Нас сразу сделали людьми.

— Чего? Хыхыы… Откуда ты знаешь?

— Мартыновна говорила.

— Верить певичке из сортира на Соборной горе?

— Еще отец Григорий говорил.

— Кто такой? Нищеброд или поп?

— Батюшка из сельского прихода. Он пешком в собор ходил. Всегда в пыли ряса да брюки, башмаки. Лик загорелый, волосы седые, грива, как у льва прям! Ух ты! И глаза синие-синие, как у тебя, Фасечка.

— Обрадовала. У меня поповские глаза?.. Да я с этими подхалимами Обло-Лаяй ничего общего не желаю иметь, даже глаз.

Валя перекрестилась. Вася уже налегал на весла, лодка пробиралась среди берез.

— Ой, Фасечка, не кротом же ты хочешь быть?