Бессмертники - Хлоя Бенджамин Страница 40

Они идут по вестибюлю. В пятнадцатиметровом аквариуме снуют рыбки, сверкая чешуёй. Возле загона с тиграми полно народу, при том что тигры спят, положив мохнатые головы на бетонный пол. Радж и Клара сворачивают к лифтам. Здесь они разойдутся: Радж понесёт в театр вещи, а Клара отведёт Руби в ясли.

Радж, повернувшись к Кларе, касается её щеки. Ладонь у него тёплая, мозолистая от работы в мастерской.

— Готова?

У Клары замирает сердце. Она смотрит на Раджа, лицо его прекрасно: изгибы скул как лебединые шеи, волевой подбородок, волосы до плеч собраны в хвост, как всегда. Гримёр их уложит, придаст блеск силиконом.

— Помни, я тобой горжусь, — говорит Радж.

Глаза его блестят. Клара ахает от неожиданности.

— Знаю, я был к тебе слишком строг. Да, не всё у нас было гладко. Но я люблю тебя, люблю нашу семью. И верю в тебя.

— Но в фокусы мои не веришь. И в чудеса не веришь.

Клара улыбается. Ей жаль Раджа, слишком многого он не знает.

— Не верю, — отвечает он с ноткой досады, будто разговаривает с Руби. — Нет никаких чудес.

Посетители спешат к лифтам, людской поток омывает Клару и Раджа, и Радж убирает руку с Клариной щеки. Когда они вновь остаются одни, он снова касается её лица, но на сей раз твёрже, берёт её за подбородок:

— Вот что. Хоть в чудеса я и не верю, зато верю в тебя. Ты мастер. У тебя есть дар влиять на людей. Ты художник, Клара. Ты артистка.

— Я не цирковая лошадь. И не клоун.

— Нет, — откликается Радж. — Ты звезда.

Выпустив из рук сумки, он тянется к ней, привлекает к себе, стискивает в объятиях. Руби пищит, прижатая к Клариной груди. Эти двое — её семья, но уже сейчас они для неё как призраки, как люди из прошлого. Клара вспоминает те дни — как же они далеки, — когда она думала, что Радж способен дать ей всё, в чём она нуждалась.

— Пойду наверх, — говорит Клара.

— Давай. — Радж строит Руби рожицу, Руби хихикает. — Помаши ручкой, Руби. Помаши папе. Пожелай ему удачи.

Хозяйка яслей приоткрывает дверь в ответ на Кларин стук. Комната полна детьми циркачей и рабочих сцены, администраторов и поваров, управляющих и горничных.

— Ну и денёк — спятить можно! — Вид у хозяйки, будто её держат в заложницах, лицо по ту сторону дверной цепочки измождённое. — С праздничком, мать вашу за ногу! С Новым годом!

Слышен звон разбитого стекла, чьи-то вопли.

— Господи помилуй! — кричит, обернувшись, хозяйка. И вновь смотрит на Клару: — Давайте побыстрей, если можно. Привет, малышка!

Сняв цепочку, она манит Руби пальцем. Клара прижимает к себе дочку, не в силах выпустить из рук: всё, что есть в ней разумного, противится.

— Как, вы не оставляете её у нас? У вас ведь сегодня премьера?

— Да, премьера, — отвечает Клара. — Оставляю.

Она гладит вихрастую макушку, пухлые щёчки. Только бы Руби на неё посмотрела! Но Руби морщится, отворачивается, привлечённая другими детьми.

— До свидания, моя крошка! — Прижавшись носом к лобику Руби, Клара вдыхает аромат её кожи — молочный, кисло-сладкий, такой человеческий, — впитывает жадно, с упоением. — Скоро увидимся!

Клара снова заходит в лифт. Саймон как будто ждал её там, в зеркале она видит его лицо в радужном ореоле, как в бензиновом пятне. Клара едет на сорок пятый этаж. Только бы взглянуть на город сверху — и на сей раз удача на её стороне: когда она выходит в холл, из номера на крыше выныривает горничная. Едва та исчезает в лифте, Клара бросается к порогу номера и, подцепив мизинцем дверную ручку, заходит внутрь.

Такого просторного жилища Клара никогда не видела. В гостиной и в столовой — бежевые кожаные диваны и стеклянные столики; в спальне — роскошная двуспальная кровать и телевизор; в ванной размером с фургон — длинная джакузи и две мраморные раковины. На кухне стальной холодильник, внутри бутылки с вином, не пузырьки, а большие. Клара достаёт джин «Бомбей Сапфир», виски «Джонни Уокер Блэк Лейбл» и «Вдову Клико». Отпивает понемногу из каждой бутылки и, поперхнувшись шампанским, пьёт по второму кругу.

Она совсем забыла, зачем сюда пришла. Ах да, взглянуть на вид из окна. Плотные, ниспадающие складками занавески, тоже бежевые, задёрнуты. Клара нажимает на круглую кнопку на стене, занавески раздвигаются, и перед ней открывается Стрип, весь в огнях. Клара пытается представить это место шестьдесят лет назад — до того, как двадцать тысяч рабочих построили плотину Гувера, до неоновых реклам и казино, когда Лас-Вегас ещё был сонным городишком при железной дороге.

Вот и телефон. Клара набирает номер. Герти отвечает после четвёртого гудка.

— Мама!

— Клара?

— Я сегодня выступаю. Премьера. Хотелось услышать твой голос.

— Премьера? Чудесно! — Герти задыхается от радости, в трубке слышен смех, чей-то возглас. — А мы тут празднуем! Мы…

— Помолвку Дэниэла! — Это Варин голос — взяла вторую трубку.

— Помолвку? Дэниэла? — Клара не сразу понимает. — С Майрой?

— Да, глупышка, — отвечает Варя, — с кем же ещё?

Тепло протекает сквозь Клару наружу, словно чернила. Новый член семьи. Понятно, почему они празднуют, почему это для них так важно.

— Замечательно, — отвечает Клара. — Это так, так замечательно. — Когда она вешает трубку, в номере становится холодно и одиноко, как после вечеринки, когда гости уже разошлись. Но недолго ей быть одной.

Смерть чародеям обычно не слишком удается.

Дэвид Девант из-за болезни вынужден был уйти со сцены в пятьдесят. Говард Тёрстон упал без сознания после очередного представления и вскоре умер. Гудини сгубила самоуверенность: в 1926-м он разрешил одному из зрителей ударить себя в живот, и удар привёл к разрыву аппендикса. И наконец, бабушка. Клара всегда считала, что она сорвалась случайно, когда исполняла «Хватку жизни» на Таймс-сквер, но теперь усомнилась. Ведь бабушка незадолго до того потеряла мужа, Отто. Клара знает, каково это, цепляться зубами за жизнь. И знает, каково это — когда хочешь отпустить.

Клара достаёт из сумочки верёвку, свёрнутую кольцом, как змея. Это первая, с ней она делала «Хватку жизни» ещё в Сан-Франциско. Клара помнит её грубые волокна, тугое переплетение, щелчок, когда устремляешься вниз. Встав на столик в гостиной, она привязывает верёвку к массивной люстре.

Она ждала доказательств, что пророчество сбудется. Но в том-то всё и дело: доказать это предстоит ей самой. Она и есть ответ на загадку, вторая половина Януса.

Теперь они с гадалкой работают сообща, бок о бок, голова к голове.

Нет, страх никуда не делся. При мысли о том, что Руби сейчас в яслях — топает по комнате пухлыми ножками, визжит от восторга, — каждую клеточку Клариного тела пронизывает боль.