Выжить с волками - Миша Дефонсека Страница 40

Я, конечно, выросла, но в душе оставалась такой же, как в день побега. Я все с таким же упрямством шла к своей цели — к маме. Умом я все еще была семилетней девочкой, и по-прежнему боялась, что меня поймает Вираго. Никогда, никогда больше я не хотела видеть эту женщину. Я думала о ней, пока пробиралась лесами к дедушке. Я говорила ей:

— Видишь, что смогла сделать беотийка?.. Ты так никогда не сможешь! А я сделала это, я ушла, а теперь возвращаюсь, но не к тебе.

Ко мне вернулись отголоски прежней злобы. Я вспомнила день, когда она убила старого кота своего мужа. Больного, облезлого кота, которому ничего уже было не нужно, кроме как дожить свои дни в любимом кресле. А что она мне сказала: «Твоя мама? И где же твоя мать сейчас?», «Если немцы выиграют, мы отдадим им девочку»… Я не забыла и не простила.

От путешествия по Франции у меня сохранилось чувство утешения и отдыха. Родной язык, знакомые пейзажи… я возвращалась к жизни, мне казалось, что я вернулась домой.

И однажды я оказалась в Бельгии: шла по дороге и услышала, как кто-то кричит: «Это ты?», а кто-то отвечает: «Да, это я»…

Я услышала бельгийский акцент. Я дошла.

Когда я увидела указатель на дорогу к Брюсселю, то ускорила шаг. Я гордилась собой, мне не терпелось броситься в объятия Марты и дедушки. Я повернулась спиной к церкви рядом с домом Вираго и побежала по дороге к дедушкиной ферме. А потом остановилась, не понимая, где нахожусь. Я искала забор и баранов, но нашла лишь забор. Я должна была увидеть издалека деревья, крышу фермы — но ничего. Я вернулась назад, проверила, правильно ли я помню. Судя по моим детским воспоминания, я должна была дойти как раз до забора. Я обошла его кругом, но фермы нигде не было. Я не могла ошибиться. Я знала эту дорогу наизусть.

И я заплакала от отчаяния. Что мне теперь делать? Куда идти? Может быть, Вираго знает, где дедушка, но я боюсь к ней идти. Она может меня запереть. Дедушка пропал, возможно, он умер. А ферма — неужели ее разбомбили проклятые самолеты? Я не видела развалин. Пустота, только пустота, голая земля — ни собак, ни кур, ни овец, ни качелей.

Я пошла в противоположную сторону, вдоль канала, чтобы уйти как можно дальше от этого квартала. Я слонялась по городу в поисках пищи, а потом стала думать, где укрыться на ночь. Сначала я вышла к озеру, холмистые берега которого поросли деревьями. По маленьким деревянным лесенкам я перебралась на другую сторону дороги, теперь с высоты мне было прекрасно видно весь квартал. Я была под защитой, могла скрыться среди деревьев и пожить там. Я шла целый день и успела кое-что стащить. Картошка, одеяло, я совсем одна и совсем несчастна.

— Эй, ты что здесь делаешь? Я тебя вижу!

— Уходи!

— Одному уйти легко. А у нас есть дом, где мы живем все вместе.

Этот мальчик был круглым, кудрявым, светловолосым и не таким оборванным, как я. Про дом он говорил с очень важным видом. Должно быть, я посмотрела на него с завистью, и он добавил:

— Меня зовут Сигюи! Хочешь посмотреть на дом?

Я не боялась идти за ним. Я как всегда засунула руку в мешок и схватилась за нож. Последний, который нашла в лесу недалеко от Брюсселя, с деревянной гравированной ручкой, — я его очень любила. Еще у меня было острие русского штыка, я чувствовала себя хорошо вооруженной. Но уже несколько недель или месяцев я была совсем одна и чувствовала себя очень несчастной. Я смотрела, как люди возвращаются домой, как дети идут с родителями, порой я стояла перед дверью и пыталась вспомнить, где находится дом с квартирой моих родителей. Однажды я обошла почти весь Брюссель, чтобы отыскать тот трамвай. Но линия была длинной, а компас ничем не мог мне помочь на городских улицах. Ничто не могло подсказать мне, откуда я иду: с севера или с юга. Я не знала, что эта часть города, удаленная от центра, находилась недалеко от взорванного моста и дедушкиной фермы. Я не уходила далеко (боялась случайно столкнуться с Вираго и оставалась на месте, потому что там было хоть что-то знакомое. Церковь, рыночная площадь, канал. Я бродила там целыми днями, чтобы найти еду, а по ночам скрывалась в парке.

«Дом» Сигюи находился довольно далеко, в верхней части парка, в месте, которое тогда называли «площадка». По дороге он рассказал мне, что является членом банды, что им хорошо живется, у них здорово получается воровать на рынке и таскать продукты с прилавков магазинов. А потом они делят добычу. По его мнению, так было легче и удобнее.

— У нас есть все, что нужно, мы живем в тепле, так что не волнуйся. Чем нас больше, тем легче выжить.

Я ничего не говорила. Меня смущал этот внезапный контакт с подростком старше меня. Он вел себя непринужденно, явно чувствовал себя в своей тарелке, к городу привык, откуда ему было знать, что я едва вышла из хаоса своего детства. Он без труда заметил меня и принял за неопытную бродяжку, увидев, как я стащила эту несчастную картошку с лотка.

Дом, куда он меня привел, был давно заброшенным. В банде его называли «Домом пауков». Снаружи он выглядел белым, квадратным, с террасой, где можно было греться на солнышке. Внутрь забирались через окно. Дом был совсем пустым. Одеяла разложены на полу в большой комнате на первом этаже, ставни закрыты, повсюду бегали пауки: по окнам, по дверям, по потолку.

Сигюи показал мне то, что они наворовали: бутылки с водой, банка молока и самые разные продукты. Они ставили свечки в пустые камины, чтобы осветить дом. Помыться можно было в озере или у крестьянина по соседству — у него был насос.

— Девочки ходят к этому типу, а ты поступай как знаешь.

В первый день я не встретила Хевочек, и Сигюи представил меня остальным: Канадец, Баран и Горилла. Канадец, самый старший, немного похож на бандита, одет в куртку и делает вид, будто ничего не боится. У Барана лицо грустное, бледное, худое, волосы черные, вьющиеся и очень длинные, ресницы очень густые. А Горилла невысокий, коренастый, ему было, самое меньшее, восемнадцать лет. Взрослые меня впечатлили, но больше всего меня заинтересовал Баран. Особенно когда Канадец сказал:

— Он странный, будь с ним поосторожнее, у него на глазах убили родителей.

Баран не выходил из дома. Канадец, который родился не в Канаде, а в Бельгии, его защищал и опекал. Сигюи явно был самым хитрым и ловким. Светлые глаза, широкая, немного шаловливая улыбка, он продумывал кражи, основываясь на том, что нужно банде. Еще там было две девочки, они пришли попозже. Марго, красивая брюнетка с внушительной грудью и резким голосом, которая, по словам Сигюи, «выкручивалась» сама.

— Вот она моется у крестьянина неподалеку, и у нее есть на то причины!

Ей было семнадцать-восемнадцать лет, и она не любила, когда мальчишки донимали ее и шутили по поводу ее «подушечек». Горилла говорил: «Как бы мне поспать на твоих подушечках?» Другая девушка, Дениз, была брюнеткой с короткими волосами, худая, с маленьким смешным лицом и кроличьими зубами. Она никогда не лезла за словом в карман, поэтому мальчишки к ней не приставали.

Я спрашиваю себя: как я сама выглядела среди этих малолетних преступников, привыкших красть еду с лотков? Я была не похожа на них, но постепенно начала разговаривать. Сначала сказала, что меня зовут Мишке. Они меня ни о чем не спрашивали, я их тоже. Я не знала, откуда они пришли, что случилось с их семьями, знала только про родителей Барана. Мы разговаривали про еду, про одежду, про то, что необходимо для жизни. Так как я была самой маленькой, у меня не было особых обязанностей.