Время жить - Александр Лапин Страница 40

– Когда-то великий святой нашей православной церкви Серафим Саровский определил, для чего люди приходят в монастырь. Кто для духовного роста и совершенствования. В поисках святого жития. Кто по обету, данному в тяжелую минуту. Ну, например, во время войны. Дает клятву, что если останется в живых, уйдет в монастырь. И уходит. Кто на покаяние. Совершил грех. И кается…

Анатолий слушал. «Но есть и многие другие причины. В последнее время тут много молодых и шустрых ребят. Эти, похоже, идут за возможностью сделать церковную карьеру. Может, и этот мальчик из таких? Впрочем, что это я? Прости, Господи! Не судите, да не судимым будете!»

Перед тем как начать путешествие в «Богом созданные» пещеры, «Осень», как своему, шепнула Анатолию:

– Вы идите последним. Приглядывайте, чтобы не отставали и не разбредались. Особенно за женщинами. Бывает, что им там дурно становится. Ну, вперед! С Божьей помощью все обойдется.

Первым шел проводник – монах в длинной поношенной рясе до пят. В подобной, наверное, ходил сам Спаситель во время своей земной жизни в жаркой земле Палестине.

Следом за монахом двигались гости – мужчины и женщины двадцать первого века. Со всеми своими проблемами, страстями и страхами.

А замыкающим брел по пещерам Анатолий.

Они переходили из одной сводчатой пещеры в другую. От одного ящика с мощами к следующему. И постепенно начинали понимать всю быстротечность и эфемерность земной жизни.

Всех потрясла высоченная зала-пещера, снизу доверху заставленная сложенными, как поленница дров, гробами. На самом верху, почти под потолком, – свежие. А у каменного пола – ветхие-ветхие. Трухлявые. Задняя сторона у нескольких отвалилась, и из них торчали подошвы ног и пятки покойников.

Тут хоронили рядовую братию. Сколько накопилось ее за пять сотен лет! Лежат, ждут того момента, когда ангел вострубит. Чтобы воскреснуть и воспрянуть в том же облике, в каком жили.

А воздух чист и прохладен. Нет запаха тления. И козлобородый тут как тут со своими вопросами:

– А почему они не разлагаются? И не пахнут?

Проводник-монах сухо ответил:

– Это чудо!

Наконец вышли на свет божий. Порадовались.

Анатолий оторвался от экскурсии и пошел к монастырскому братскому корпусу. По дороге его путь пересекся с тропою маленького, тощенького старика, одетого в ветхую, не раз штопанную-перештопанную рясу. Бородатый, как все здешние обитатели, с остреньким носом и в круглых очках, он был очень похож на филина. И, шаркая ногами, тащил закинутый на плечо округлый залатанный мешок.

– Отец! – обратился тогда к нему бывший майор. – Где я могу увидеть владыку настоятеля?

Монах в испуге отшатнулся от него. Прижал мешок к груди. И хотел, видно, задать стрекача. Испугался незнакомого здоровенного детины, ни с того ни с сего спросившего не абы кого, а самого отца-настоятеля (Анатолий тогда не знал, что ему встретился казначей монастыря, в мешке которого лежали собранные деньги).

– А зачем он тебе? – оправившись от испуга, хитро прищурившись и слегка склонив голову в сторону, как это делают птицы, ответил вопросом на вопрос отец Нафанаил. И вредным, язвительным тоном добавил:

– Он у нас наместник, а не настоятель. Настоятель – сам митрополит! Так-то! Понял? Деревня…

– Письмо привез ему от давнего товарища. Из Алма-Аты.

– А, по делу, значит! – словно раздумывая о чем-то своем, заметил «Филин». – Вот его келья! На втором этаже! – и махнул широким рукавом рясы в сторону красивого здания.

А затем, закинув мешок на плечо, засеменил дальше.

Анатолий двинулся в указанном направлении. К двухэтажному дому, где на балконе с металлической замысловатой оградой стоял не просто высокий, а прямо-таки высоченный монах с острой бородкой клинышком и мушкетерскими усами на породистом, длинном лице. Одетый ну в очень красивую, щегольскую рясу с серебряным крестом на груди.

«Прямо Арамис!» – восхищенно подумал Казаков, направляясь к дому наместника мимо разноцветных, разностильных зданий, построенных за пятисотлетнюю историю обители.

– Ну что у тебя? – суровенько так спросил его «Мушкетер», принимая помятый конверт, который Анатолий бережно достал из-под куртки.

– Письмо!

Монах быстро надорвал конверт. Вскрыл. Достал белый листок. И неожиданно радостно, по-детски улыбнулся:

– Боже мой! Сколько лет, сколько зим! Оба мы были тут молодыми послушниками когда-то, – усмехнулся он. – А теперь по воле Божией он там. А я здесь!

Внимательно прочитал написанное. Перевел взгляд на Анатолия. И почему-то сказал:

– Ну-ну!

Потом еще раз посмотрел в письмо. И спросил:

– Хотите остаться при монастыре?

– Да! – выдохнул бывший майор.

– Идите в гостиницу для трудников. Скажите, что я велел поселить вас. Во-он то здание! – и указал на соседний корпус.

«Нет, не мушкетер! Гусар! – думал Анатолий, шагая по чистой, подметенной дорожке к братскому корпусу. – Даже не спросил ничего!» Ему было слегка обидно, что все получилось так просто. Он считал, что его хорошенько расспросят обо всем. Посочувствуют. Посопереживают. А тут как-то без души отнеслись.

Конечно, он еще не знал, что в монастырь приходят сотни людей. И не с такими бедами и проблемами, как у него. Сотни приходят. И уходят. Остаются единицы.

В коридоре у дежурной тумбочки сидел ясноглазый добрый молодец. И писал что-то в блокноте.

– Отец-наместник послал меня к вам. Поселиться в гостиницу для трудников, – ответил Казаков на его немой вопрос.

– Иди за мной! – ответствовал тот. И повел его по коридору к дверям чистенькой комнаты. В ней аккуратно, рядком стояли заправленные металлические кровати и тумбочки. Висели полотенца.

«Все как в общаге! Или казарме!» – подумал тогда Казаков, располагаясь со своими вещичками на кровати, которую указал ему вихрастый юноша. Ему определенно здесь нравилось. С одной стороны, все вроде бы необычно, с другой – очень похоже на привычную солдатскую жизнь: «Все четко, ясно, понятно, определенно. Каждый видит, что тут есть неизменный, определенный порядок».

Он сходил в душ. Одел чистое, привезенное с собою белье. Присел на кровати. «Много я путешествовал в своей жизни по свету. И вот совершаю еще одно путешествие в другой, совершенно другой мир», – подумал он тогда.

* * *

Закончив утренний туалет, послушник Анатолий торопливо двинулся в сторону храма. На братский молебен.

В монастыре строго. Как в школе. Отмечают тех, кто не ходит. И опаздывать тоже нельзя.

Сегодня молебен служил сам наместник монастыря – архимандрит Тихон. «Гусар», как определил его для себя в тот самый первый день Казаков.