Блюститель. Рассказы, повесть - Сергей Кузнечихин Страница 40

— Не хочу! — закричала она.

— Не хочешь грядок, не надо. Обойдемся без закуски, — засмеялся зять.

И Васька засмеялся, да громко так, но как-то не по-настоящему, притворяясь, будто ему смешно. Да и не Васька это совсем. Васька смеялся по-другому. Трудно было удержаться, чтобы не засмеяться с ним. А с этим смеяться не хотелось. Да и откуда ему взяться здесь, он, поди, давно уже помер. Теперь она рассмотрела его, и наваждение отступило.

— Не хочу здесь жить, везите меня обратно, — и заплакала.

— Мам, ну что ты как ребенок, — прикрикнула Нинка.

— Не буду здесь.

Мужицкий гогот не унимался, и от него было еще страшнее. Почему они смеются?

Нинка с товаркой взяли ее под руки.

— Пойдемте, тут через участок наш дом, у нас уютненько, цветов много.

Они пошли, а мужики остались возле машины.

Цветов было действительно много. Высокие, яркие, разноцветные. На клумбах, обложенных крупными камнями, в горшках, подвешенных на стену. Ее усадили на лавочку возле высокой, в человеческий рост, копешки, густо усыпанной мелкими белыми цветами.

— А это что за прелесть? — спросила Нинка.

— Клематис, а вон там лаватера, пойдем, я тебе мои гладиолусы покажу, и петуньи там чудесные.

Она осталась на лавочке в окружении цветов. От яркости и пестроты было как-то не по себе. Зачем их столько, она не понимала. За ними же постоянный уход нужен. В деревенских палисадниках росли по два-три георгина, и всем хватало. А здесь и названия какие-то страшные, злые.

Подошли мужики.

— Ну что, тещенька, утопаешь в роскоши красоты?

— Шевельнуться страшно. Капризные они.

— Очень правильное замечание, — одобрил похожий на Ваську, — а наши городские дамы этого не желают знать и втридорога заказывают экзотичные семена.

— И места сколько занимают, могли бы что-то путнее посадить.

— Очень резонное замечание. Я своей давно говорю, но меня не слушают. Я здесь на правах подсобного рабочего, — и снова засмеялся.

А с какой стати — вроде ничего смешного не сказала. Она сердито отвернулась, и взгляд ее уперся в сиротский кочанишко капусты с листьями, изъеденными гусеницами. Рядом с ним был воткнут прут, на котором болталась белая скорлупа от куриного яйца, и снова цветы, не очень высокие, но с тугими ядовито-желтыми шапками.

— Ну как, мам, нравится? — спросила Нинка, вернувшись из похода по чужому угодью.

Видно было, что самой дочери здесь в радость, чтобы не портить настроение, она молча кивнула. Подмывало спросить про яйцо, но не решилась, чего доброго, снова засмеются.

— Ты посиди, полюбуйся еще красотищей, а мы пойдем ужин готовить.

— По участку прогуляйтесь, может, что интересное сорвете. Слива уже поспевает, она мягкая, — разулыбалась хозяйка.

Пробовать сливы после обеденных неприятностей с желудком она остереглась. Дверь веранды оставалась открытой, но голоса пропали где-то внутри дачи. Она встала и, стараясь не задевать нагнувшиеся цветы, добралась до калитки. Оглядываясь, словно ожидая погони, подкралась к дому, в который зять собрался выселить ее. В ограду заходить не решилась. Глянула на ржавую крышу с заплатой возле конька и, задыхаясь от бега, кинулась назад. На сколько ее хватило? Семь или десять шагов? А убежала будто бы на семьдесят лет. Большая машина с блестящими сытыми боками казалась ей защитницей. Дверца была приоткрыта. Она забралась на заднее сиденье и забилась в угол. Словно спряталась. И страх отступил. И озноб, который подкрался возле ограды, тоже пропал. Вжимаясь в мягкую кожу, старалась дышать как можно тише. К стеклу с наружной стороны прилепилась пестрая бабочка. Она постучала ногтем. Бабочка упорхнула, и на душе потеплело, будто спасла ее, несмышленую. И совсем некстати появилась Нинка.

— Вот она где спряталась, а я бегаю по участку и не знаю, что подумать. Пошли, стол уже накрыт.

Она упрямо замотала головой.

— Ну что ты как маленькая.

— Не пойду.

— Люди ждут. Что ты меня весь день позоришь? — Нинка перегнулась над сиденьем, хотела схватить ее, но она спрятала руки за спину.

— Не пойду!

Подоспели мужики.

— Ребята, помогите ее извлечь. Снова раскапризничалась.

— Не пойду, не пойду, — повторяла она, пытаясь найти за спиной, за что бы ухватиться, но тугая кожа не поддавалась пальцам. От страха и бессилия она заплакала. Точно так же она плакала девчонкой, когда их увозили из родной деревни. Она даже спрыгнула с телеги и хотела убежать, спрятаться, но сопровождающий успел подставить ногу, и она упала, а тот поднял ее, усадил рядом с отцом и велел держать.

— Володя, открой дверцу с ее стороны и помоги выйти, — прошипела Нинка.

— Ну, теща, отчудила.

— Отвезите назад в большой дом. Там радио есть и Татьяна Семеновна.

— Сколько можно капризничать, — взмолилась Нинка, готовая расплакаться.

— Отвезите.

— Да не может он везти, мы уже выпили, — сказал похожий на Ваську и снова захохотал.

— Когда успели?! — хором возмутились Нинка и подошедшая на шум подруга.

— Нашли возможность.

— Вы прямо как последние алкаши, ни на минуту нельзя оставить.

Она слушала, как девки ругаются с мужьями, и радовалась, что отстали от нее. Притихла, но слезы не унимались. Потом все четверо ушли в дом. Ей показалось, что не возвращались они очень долго. Первым появился зять с пакетом и сумкой. Поставил вещи рядом с ней и, весело подмигнув, сел за руль. Нинку провожали хозяева дачи, в руках у нее был большой букет. Сорванные цветы казались не такими злыми.

— Пробки уже рассосались, прорвемся, — успокаивал зять.

— А тебе не кажется, что Куницыным интересно не столько наше соседство, сколько твоя машина?

— Не без этого, конечно, но Андрюха парень надежный, с ним расслабиться можно, от партнеров отдохнуть.

— Знаю, как вы расслабляетесь.

Зять что-то ответил, Нинка ему возразила — да и пусть себе поспорят, радовалась она, лишь бы ее не трогали. Машина шла, плавно покачиваясь, и она снова не заметила, как задремала.