Обитель милосердия (сборник) - Семён Данилюк Страница 40

— Ещё бы! — помрачневший Бойков оборотился к начальнику следствия.

— Где разместите товарища? — строго вопросил он.

— Пока в тринадцатый, к Ханскому, — Чекин стеснительно отвёл глаза. — Мест-то все равно нигде больше нет.

— Ну, разве что пока, — Бойков с состраданием оглядел беспечного новобранца. — Кабинет большой, на двоих. А мы вам туда лампу настольную выделим. Вот начальник следствия обеспечит.

— Да вы не волнуйтесь, товарищи, — успокоил обоих Усыгин. — Я не прихотлив. Главное — побыстрей впрячься в работу.

— Чего-чего, а этого добра хватает, — буркнул Чекин и, как всегда при упоминании о вале уголовных дел, загрустил.

Так и получилось, что, когда в десять утра по пути из ГАИ в пожарку Вадим заскочил за забытыми сигаретами, из-за соседнего, пустого прежде стола поднялся округлый и складный моложавый майор милиции.

— Здравствуйте, Вадим Викторович, — произнёс майор.

— Здоров, — невнимательно бросил Вадим.

— Я майор Усыгин, ваш новый товарищ.

Последняя фраза догнала Вадичку в дверях. Ханский озадаченно притормозил. Вернулся.

— Чего говоришь? — засомневался он.

— Говорю, будем вместе работать. Бороться с теми, кто мешает нам жить. Бок о бок выметать скверну, — майор жизнерадостно ткнул Вадика в бок коротким пальчиком. — Вот как вы полагаете, Вадим Викторович? Скоро мы победим преступность?

— Ага, — сообразил что-то Вадим и на всякий случай присел за машинку.

— Я тут поработать собирался, — смутно сообщил он.

— Конечно, конечно. Не буду мешать, — майор благоговейно отступил, кивнул на разваленные листы уголовного дела. — Должно быть, изобличаете кого-нибудь матёрого?

Ханский, неделю как волокитивший «венерическое» дело, разом сомлел и притих, совершенно ошарашенный.

Спустя полчаса Усыгин забеспокоился.

— Извините, Вадим Викторович, что отвлекаю, — задремавший Ханский вздрогнул. — Но вот что странно. Новый человек в райотделе уже два часа и до сих пор не представлен коллективу. Странно, чтоб не сказать: неверно. Боюсь, это чья-то недоработка.

— У нас каждый сам «прописывае тся», — мрачно бухнул Вадим, которому складный майор всё сильнее действовал на нервы.

— Как это?

— Сам, говорю. Обойди кабинеты. Представься. Кто таков, для чего прибыл.

— Вы полагаете, это удобно? — На лице Усыгина установилось выражение такого полнейшего внимания, что Вадим ощутил приступ вдохновения.

— Ещё как! — заверил он. — Только не бирюком входи, а покаламбурь.

— Сказать людям живое слово? — догадался Усыгин.

— Ну. Ты ж это наверняка умеешь.

— Да, мне приходилось работать с массами, — подтвердил Усыгин и, поправив фигуристо сидевшую на нём форму, отправился с визитами. Следом походкой индейца, вставшего на тропу войны, крался Ханский.

Усыгин и впрямь обошёл все кабинеты и всякий раз, войдя, произносил одну фразу:

— Здравствуйте, друзья. Я ваш новый товарищ майор Усыгин. Будем отныне вместе бороться с преступностью.

После этого пожимал руки и отправлялся дальше, оставляя в тылу сражённых наповал ментов.

Заглянул он и в Ленинскую комнату.

— Скверно живёте, братцы, — упрекнул он по возвращении Вадима. — В Ленкомнате даже пианино нет. Это же элементарно. Надо будет на ближайшем собрании хорошенько вздуть вашего замполита.

На тонко организованного Ханского фраза эта произвела впечатление неизгладимое. Тихо всхрюкнув, он выскочил в коридор и припустил к Чекину.

— Ты где этого откопал? — с порога заострил вопрос Ханский.

— А меня что, кто спрашивал? — огрызнулся Чекин. Был он не в духе: прокурор опять завернул на доследование уголовное дело.

— Откуда хоть?

— А где майора через звание получают? — Чекин выдернул из каретки протокол, размашисто поставил подпись.

— Мохнолапый, стало быть, — сообразил Ханский. — Ну, спасибо тебе, батя, за гостинчик.

— Ничего. Он хоть и блатняк, но человек, видать, интеллигентный. Поднаберёшься культурки. А то врываешься к руководству, как в пивнуху. Может, и за дела наконец засядешь?

— А это видал? — Ханский повертел перед начальником увесистой дулей.

Ну, что поделаешь? Невзлюбил Вадим Викторович блатного майора, а не взлюбивши, задиковал.

— Как выходные? — интересовался по понедельникам лукавый Ханский.

— Прекрасно! Вы знаете, просто прекрасно! — Усыгин подходил к окну и, распахнув, по обыкновению, форточку, аппетитно глотал морозный воздух. — Кстати, превосходная гимнастика для лёгких. Не хотите попробовать?

— Не хочу! — поёживался недоспавший Вадим. — Так чем занимался? Баб, поди, жал?

— Что вы такое говорите? — Усыгин конфузился, и Ханскому делалось хорошо. — В субботу ходили с женой в филармонию на си-бемольный концерт. Превосходно, — он прикрывал глаза и, наигрывая пальчиками по столу, мурлыкал. — А в воскресенье в букинистический забежал. Мне там репродукции Босха отложили. Редчайшие! Если попросите, принесу показать! Но уж не обессудьте, — только из рук. Как вы думаете, Вадим Викторович, если я подготовлю лекцию по поздним фламандцам, товарищей это заинтересует?

Вадим ликовал. Под первым же предлогом улепётывал из кабинета и мчался извещать отдел об очередных опусах мохнолапого майора. Правда, в силу ли отсутствия музыкального и художественного образования, по иным ли причинам, но только услышанное воспроизводил Ханский несколько искажённо.

В филармонии, с его слов, Усыгин на глазах у жены кадрился к девицам, си-бемольным концертом не предусмотренным, а репродукции Босха, в его интерпретации, представали шведской порнухой.

— Он и ко мне, знаешь, так подкатывался. Могу, мол, показать из рук. А чего я, голых баб не видел? Я вообще сомневаюсь, — тут Вадик озабоченно озирался. — Не голубой ли?

Поначалу благодаря неустанным хлопотам Ханского над наивным Усыгиным посмеивались.

Но прошёл месяц-другой. Пригляделись. Работает старательно. Сложные расследования, правда, не тянет, но одноэпизодные дела перелопачивает без волокиты, просиживая на работе до девяти-десяти вечера. К тому же оказался добрым, надёжным товарищем, у которого всегда можно перехватить десятку до зарплаты. А то, что чудак, так чудак-то, в сущности, безобидный.

Так что проказы Вадима перестали встречать сочувствие у окружающих.

Даже лучший дружок Ханского, начальник ОБХСС Трифонов, как-то не выдержал:

— Кончал бы ты, Вадька, мужика травить. Смотри, как пашет во имя ликвидации преступности.

— Да он же придурок!

Но занятой Трифонов только отмахнулся: