Смерть моего врага - Ханс Кайльсон Страница 40

— Вам решать, — сказала она. — Меня в расчет не принимайте.

— По-моему тоже, не нужно тебе ничего рассказывать, — сказал Атлет. — Я хорошо себе представляю, как все было.

— А ваше мнение? — вдруг обратился ко мне Угрюмый.

Я не участвовал в этой нелепой перепалке, где каждый, кроме Угрюмого и Младшего, говорил прямо противоположное тому, что думал и чувствовал. Мне казалось, что обо мне забыли. В конце концов, мне было все равно, расскажет он свою историю или нет, потому что я знал, что речь идет о кладбище, где мы хороним своих мертвых. Они разорили кладбище, все они, кто сидел здесь, даже если это сделал только один из них. Заданный вопрос был мне очень кстати. Что еще тут было скрывать? И я с ожесточенным упрямством и решительностью, удивившей меня самого, сказал:

— Хотелось бы послушать!

Младший вздохнул с облегчением.

— Хорошо, — сказал Угрюмый, затеявший обсуждение вопроса. — Валяй, рассказывай!

— Рассказывай, — сердито огрызнулся Младший. — Как будто это так просто, если ты только начал, а тебя ни с того ни с сего заткнули. Оборвали нить. Я не водопровод, повернул кран — и готово, история польется сама собой.

— Ты же еще не начинал, — сказал Атлет. — Пожалуйста, соберись и рассказывай, сколько можно ждать!

— Но я и собирался начать, совсем уже завелся.

— Ты болтал что-то о могилах, смерти, о стене, утыканной осколками стекла, — сказал Угрюмый. — И каждому было понятно, что ты хотел сказать. Может, не надо уточнять? У нас хватит фантазии вообразить, о чем речь. И каждый сможет слушать твой рассказ, не испытывая рези в животе.

— С чего бы ей взяться, рези в животе? — возразил Младший. — У меня там не было никакой рези. А ведь я сначала не знал, в чем дело. Кто-то не пришел на дежурство, и меня спросили, хочу ли я разок показать, чего стою. Ладно, говорю, скажите мне, что надо сделать, и я сделаю. Ступай, говорят, к тому-то и тому-то, лучше я не буду называть имен, чтобы не уточнять, ступай, значит, к тому-то и тому-то, и тебе скажут, что делать дальше.

— Сколько вас было? — перебил его Угрюмый.

— Со мной пятеро.

— Глупо, — сказал Угрюмый. — Это слишком много, только повышает риск.

— Дай же мне рассказать. Ну вот, я иду к уполномоченному и говорю…

— Ты его знал?

— Нет!

— У тебя было удостоверение?

— У меня оно есть, но при мне не было.

Угрюмый поглядел через плечо на Атлета и сказал вполголоса, но так, что мне было слышно каждое слово:

— Невероятно, ошибка на ошибке. Он не прошел инструктаж, прежде чем начать. Он мог оказаться шпионом, это никуда не годится!

Атлет только молча кивнул в сторону Младшего, которого постоянные вопросы выводили из себя.

— Если будете все время перебивать, — заявил тот, донельзя раздраженный, — не буду рассказывать!

— Не дури, нам нужно было только по-быстрому кое-что обсудить. Вы наделали ошибок, грубых ошибок, представь, все могло пойти вкривь и вкось.

— Это не моя вина, — сказал Младший.

— А ты соображай. Если уж тебя избрали для такой важной акции, нужно соображать головой, это твой первый долг. Рассказывай дальше!

— Ну вот. Я ему говорю, что пришел вместо… ну, того, который не явился. Я уже сказал вам, что лучше не называть имен. Знаю, отвечает уполномоченный и смотрит на меня, как на экзамене. Слышал про тебя. Удостоверение при тебе?

— То-то, — с облегчением сказал Угрюмый.

— Чепуха, — сказал Младший. — Сущая чепуха, удостоверение тоже можно подделать.

— Это верно, — сказал Угрюмый и махнул рукой, словно хотел сказать: бывает, это нужно учитывать. — И что он сделал, когда ты не предъявил удостоверения?

— Он поступил намного разумнее. Позвонил ему, — сказал Младший, указывая пальцем на Атлета.

— Это в самом деле разумно, — сказал Брат, раскачиваясь на своем стуле.

Младший продолжил:

— Через минуту он вернулся, сказал, что все в порядке, так что сегодня вечером, в семь, Южный вокзал, выход на второй путь, и имей в виду, ты никого не знаешь, понятно?

Южный вокзал, подумал я, куда же они ездили делать свое черное дело?

— Прихожу на Южный вокзал ровно в семь, у второго выхода толпа народу. Я стою, как водится, осматриваюсь, а там, среди пассажиров, стоят трое, которых я уже видел раньше, и делают вид, что не знакомы друг с другом. Они не кучковались, нет, они рассыпались в толпе, а то вы опять подумаете, что мы наделали ошибок, но никаких ошибок мы не наделали, ни единой за весь вечер, насколько я в этом разбираюсь. Я чуть было не кинулся к ним, но потом передумал. Мы ехали порознь в поезде на Л.

— Билеты брали? — спросил Брат.

Что за дурацкий вопрос, подумал я, не вопрос, а допрос.

— Билеты мы получили у него заранее, — сказал Младший. — Поехали мы, значит, в Л. Никто никого не знал, ни на вокзале, ни по дороге, я понял это по тому, как они на меня пялились. Ехали мы часа полтора, и, когда прибыли в Л., уже сгущались сумерки. Все еще поврозь прошли по городу, Вожак впереди. Мы все еще не знали, чего тут ищем, но все доверяли Вожаку. Выходили из города по улицам, где лес спускается с холмов до самых домов и доходит до сторожевой башни. Я эту местность знал и раньше, жил там с родителями полтора года. Вечер был холодный, темный, все-таки сентябрь, я мерз в своем плаще. Место глухое, захолустное, если б я не хотел показать, чего стою, не затащили бы меня в эту дыру даже десять скорых поездов. Когда идет дождь, в сточных канавах воняет коричневая жижа. Дороги такие скверные, что в эту деревню, хоть она и считается городом, автомобиль может заехать разве что по ошибке. Впрочем, местечко живописное. Мы прошли метров десять, остановились у железных ворот. Они были когда-то деревянные, но их проел жучок, вот их и обили железными листами. Но мы все еще не знали, зачем нас послали и почему мы пробирались через весь город на опушку леса, под покровом темноты. Стояли у ворот, пока до нас постепенно не дошло, что послали нас на это кладбище как следует навести порядок.

— Послали? — сказал Угрюмый, мрачно взглянув на него. — С чего ты взял, что вас послали?

— Я не знаю.

— А сказал, что послали.

Угрюмый огляделся вокруг, мы все кивнули, да, мол, он это сказал.

— Если я так сказал…

— Вы отправились добровольно, — решительным тоном заявил Угрюмый. — Так что не рассказывай, что вас послали, если вы отправились добровольно. Это некорректно!

— Это было кладбище, — продолжал Младший. — Мы очутились ночью у кладбища, огороженного невысокой каменной стеной, через нее можно было туда заглянуть. У входа деревянные ворота, обитые железом. На кладбище всегда жутко, даже днем, а уж ночью… Ты его не видишь, везде мрак и какие-то сгустки темноты среди надгробий и земляных горок, которые бугрятся во мраке и так тесно прилегают друг к другу, что кажется, будто сама тьма отбрасывает тень в ночи. Кладбище лежит у подножия холма, на краю леса, протянувшегося вверх по холму на восток на много километров, в детстве мы часто играли там. С трех сторон кладбище окружают деревья, склонившиеся над невысокой стеной, так что кончики веток почти касаются плюща и песка могил. Только ворота были свободны. Отовсюду надвигалась тишина и тьма, с кладбища, из леса и из ночи. Мы прошли вдоль стены, вдоль каменного прямоугольника, двигаясь на ощупь, спотыкаясь о корни деревьев и проваливаясь в песчаные ухабы. Потом вдруг остановились, построились в ряд, замерли и заглянули через стену на это поле.