Дезертиры с Острова Сокровищ - Александр Секацкий Страница 40

Поразительным образом подражание божественному кенозису можно обнаружить на полюсах, весьма далеких от доктринального христианства. Вот Маркс с его подчеркнутым атеизмом: кажется, что смирение меньше всего свойственно этому революционеру. Однако в гимназические годы Маркс написал небольшое сочинение «О подражании Христу», и соответствующие мотивы и отголоски можно обнаружить во многих его работах – чего стоит «Манифест Коммунистической партии», пронизанный пророческим пафосом. Но еще более важен совершенно христианский по своей радикальности решающий выбор: книгочей, очарованный гегелевской философией, а затем и духом науки, обреченный, казалось бы, на академическую карьеру, решительно оставляет среду своей потенциальной признанности и выбирает самую далекую точку идентификации – пролетариат. Что особенно важно, выбирает как раз не из снисхождения, а по принципу решающей ставки. Если отбросить внешнее наукообразие, модное в середине XIX века, критерий выбора будет все тот же: и последние станут первыми.

Дезертирство Маркса с Острова Сокровищ выглядело (и по сей день выглядит) предательством цеховых интересов, изменой делу чистого разума. Однако именно благодаря дальности броска образовался простор для теоретического осмысления (поле развития философии), равно как и для самой истории, поступь которой резко ускоряется, когда есть куда ступать.

Не менее великий книгочей и богоборец Ницше тоже совершает своеобразный кенозис, избирая фигуру воина-аристократа как вершину человеческого проекта, фигуру чуждую, враждебную и опасную для своего собственного цеха. Однако сила и влиятельность философии Ницше в значительной мере связана с высотой взятого барьера, и сам философ прекрасно сознавал это. Полная ясность выбора присутствует и у Бланка. Бизнесмен, добившийся в конце концов ошеломляющего успеха, оформитель одной из самых ярких витрин общества потребления, Бланк напоминает Савла, ставшего Павлом. Он разглядел ростки истинной жизни в мишурном, марионеточном существовании, распознал истинный пролетариат и сделал на него решающую ставку. Бланкисты и по сей день составляют самое прочное ядро нестяжателей.

* * *

За время своего исторического существования Европа видела множество гражданских войн, при желании можно, наверное, составить целую энциклопедию уличных боев. По странному совпадению достаточно яркую страницу в эту стихию вписал Огюст Бланки – в некотором смысле тоже предшественник Бланка. Вообще, чего только не было: баррикады, перевернутые автобусы, бутылки с зажигательной смесью, ленинские тезисы относительно первоочередности захватываемых объектов: телефон, телеграф, мосты, банки… Порядок очередности решительно изменился: мог ли предполагать Ленин, что контроль над крышами и чердаками новые пролетарии предпочтут захвату казарм и банков? Кое-что изменилось, конечно, еще с приходом воинства Пророка (в частности, именно радикальные исламисты отказались от принципа топографического обособления воюющих сторон). Тактика «выжженного асфальта» тем не менее завершила целую эпоху войн во имя политики, хотя духовное противоборство религий выходило, разумеется, за пределы политики.

Нестяжательские войны представляют собой конфликт двух версий мира, их особенность в том, что принципиально отсутствует трофей (добыча), обладание которой знаменовало бы победу той или иной из сторон. Необычность цели во многом определяет и выбор средств. Например, жестокость по отношению к противнику легко может стать причиной твоего поражения, но и нерешительность ни к чему хорошему не приводит. Практически отсутствует так называемая рутина войны: изобретательность, поиск новых приемов относятся в данном случае не к разряду военных хитростей, а к самой сути противоборства.

Контроль над крышами, «нишами» и подземными коммуникациями исключительно важен, в частности, потому, что горизонтальное кольцо окружения дополняется вертикальным – собственно говоря, кольцо преобразуется в сферу, прервать которую без серьезных повреждений собственного социального тела практически невозможно. Если топографически противоборствующие стороны не обособлены друг от друга, находясь на расстоянии брошенного взгляда, а то и вытянутой руки, то «стихии», в которых они обитают, соприкасаются лишь по краям. Условно говоря, вещеглоты облюбовали стихию земли – отсюда и характерная приземленность их устремлений и интересов, нестяжатели же обитают в стихии воздуха, куда нет доступа пользоприносящему племени. А промежуточную среду заселяют двоякодышащие, которые сегодня на стороне нестяжателей (как сочувствующие) и даже составляют ближайший резерв.

Если все же ограничиться упрощенной картографической проекцией театра военных действий, нетрудно заметить, что вторичные джунгли, так же как и прерии (техногенные пустыри), представляют собой территории, уже брошенные цивилизацией, фактический суверенитет над ними был утрачен уже несколько десятилетий назад. Еще тогда для их удержания постиндустриальному обществу не хватило духовных сил – теперь их не хватает и подавно.

Итак, трофеи не нужны в этой войне. Более того, они выполняют роль ловушек: стоит позариться, пожелать овладеть – и поражение неминуемо. По-настоящему имеют значение только пленные, причем сдавшиеся в плен добровольно – плененные. И по этому важнейшему критерию соотношения потерь за последние десятилетия явно не в пользу вещеглотов. Конечно, время от времени раскаивающиеся нестяжатели в одиночку и небольшими группами возвращаются в лоно цивилизации. Но, во-первых, среди них решительно преобладают те, кто решил уйти на покой. И это очень характерный момент, ведь тем самым общество потребления невольно обнаруживает свою глубоко скрываемую сущность – быть местом у(с)покоения, кладбищем и домом престарелых по преимуществу.

А во-вторых, пополнение нестяжательских рядов, так сказать ежегодный прирост дезертирующих с Острова Сокровищ, превышает естественную убыль во много раз. Пленные, плененные азартом бытия-поперек, выбирающие свободный полет, пусть даже с переходом в свободное падение, приходят из всех социальных слоев без исключения. Пока мировая война за человеческие души идет успешно для нестяжателей.

Но толоконный лоб еще крепок.

* * *

Еще в самом начале столетия бланкисты перешли к активным антипотребительским акциям, направленным на разрушение алтаря пользоприношения (товаропроизводящей сберегающей экономики). В этих отдельных сражениях и целых кампаниях проявляется воистину неистощимая изобретательность. Бои на экономическом фронте идут с переменным успехом, но, похоже, теоретикам, так же как и капитанам экономики, удалось все же объяснить, что логика эквивалентных обменов не так уж и логична. И во многих узких местах достаточно уязвима.

Свежа в памяти оригинальная и прекрасно сработавшая идея японских макаси с именными деньгами. Ее придумали ребята в Иокогаме, где разработка и была впервые применена (хотя бланкисты предлагали Хиросиму), после чего практика именных денег распространилась по всей Японии, а затем вышла и за ее пределы. Замысел был прост, как все гениальное. Обитатель джунглей приходил к работодателю с пачкой «именных денег» – чаще всего листков, вырванных из блокнота и снабженных автографом, – и говорил примерно следующее: