Свечка. Том 2 - Валерий Залотуха Страница 40

Взрывная волна от сработавшей в «Ветерке» мины, как видим, достигла даже Москвы, что же говорить о том, что творилось вблизи эпицентра.

Взрывом снесло голову начальника К-ского УИНа.

Специально созданная комиссия давила на то, что в светском государстве власть не может отдавать предпочтение одной лишь конфессии и если «тов. Частик И. И. напрямую способствовал созданию в ИТУ православного храма», то он должен был способствовать и строительству там мечети, синагоги и буддистского дацана.

Гордый тем, что подвергается гонениям за веру, Частик с пафосом тогда воскликнул:

– Может, вы прикажите мне сделать обрезание?

В ответ ему было приказано выйти в отставку.

Начальник К-ского областного УИНа оставил свой пост, но не оставил своего духовного отца и дважды приезжал в больницу проведать о. Мартирия. Однако был при этом суетлив и растерян настолько, что даже не узнал Светлану Васильевну, приняв ее за нянечку. В ее присутствии Частик говорил с безжалостным кардиологом о будущем больного, и это будущее представлялось незавидным – лежать, все время помня о «последнем волоске», который в каждое мгновение может оборваться. Говорили о первой группе инвалидности и о специальном интернате, в котором, скорее всего, больному предстоит провести остаток своих дней.

Светлана Васильевна слушала это, беззвучно глотая слезы.

Она была готова забрать о. Мартирия домой и ухаживать за ним остаток своих дней, но вот беда – у нее не было теперь дома.

Отлученная мужем от дома и семьи, уволенная с работы за «вопиющую халатность», выявленную в работе бухгалтерии все той же комиссией ГУИНа, Светлана Васильевна решительно не знала, где и как ей дальше жить. В К-ске ее приютила та сердобольная пожилая нянечка, сравнившая остриженного и обритого о. Мартирия с ангелом, тоже православная. Сидя вечером в ее маленькой однокомнатной квартирке за чаем под образами с зажженной лампадкой, думала Светлана Васильевна, думала и ничего не могла придумать. К мужу возврата нет, дети в Москве не ждут (они, кстати, пока ничего не знали), а начинать новую жизнь в сорок пять, не имея своего угла да еще с чужим больным человеком на руках, – такого и врагу не пожелаешь.

А то, что о. Мартирий оказался ей совершенно чужим, было страшнее даже его бедственного состояния. Остриженный и обритый, в серой короткой пижаме, этот безмолвный неподвижный человек перестал быть для Светланы Васильевны монахом, но так и не стал мужчиной.

Напившись чаю и наплакавшись, она стояла перед образами, молясь вместе с благодетельной хозяйкой дома, но, по правде сказать, делала это с тяжелым сердцем, не находя в молитве утешения. Более того, ее иногда посещали пугающие мысли о том, что, может быть, если бы она не крестилась, то и не было бы этой безвыходной во всех отношениях ситуации.

Бессонными ночами Светлана Васильевна искала свою вину во всем случившемся и не находила.

Во всем были виноваты мужчины, их мужское самолюбие и упрямство.

И не только эти двое, что сошлись в губительном поединке, но все, все мужчины на свете!

Не то чтобы раньше Светлана Васильевна так уж любила мужчин, нет, конечно, хотя интересные вызывали у нее интерес, и кокетство в общении с представителями противоположного пола было ее естественной формой поведения, но теперь все они ей были прямо-таки физически неприятны, а недвусмысленные предложения кардиолога Тяпкина (у медиков с этим просто) вызывали с трудом скрываемое отвращение.

– Видеть их больше не могу! – призналась однажды в сердцах Светлана Васильевна своей благодетельнице.

Да что видеть – слышать!

Истерзанную душу Светланы Васильевны уже не сладил малиновый голос Александра Малинина: только начинал тот из радиоприемника выводить свои «Берега» – она его тут же выключала.

Во время известных и памятных нам банных посиделок наши три сестры рассуждали иногда о том, каким в их жизни будет последний раз – когда, с кем и как, шутливо, разумеется, рассуждали, подтрунивая друг над дружкой и над своими мужьями, смеясь и хохоча, и, вспоминая те разговоры, Светлана Васильевна хмурилась и горько усмехалась – теперь она знала, каким будет ее последний раз, потому что он в ее жизни был – в ночь с тринадцатого на четырнадцатое ноября 1999 года с законным мужем – и по-тихому, и по-громкому, и по-всякому…

Вспоминая ту незабываемую ночь и обнаруживая прямую связь с тем, что случилось на следующий день, Светлана Васильевна и здесь не видела своей вины, – ведь это сестры настояли, уговорили, заставили переступить через себя.

В разгар описываемых событий, как раз на следующий день после разговора бывшего начальника К-ского УИНа с главным кардиологом Тяпкиным в присутствии Светланы Васильевны, которую Частик при этом не узнал, несчастная женщина отправилась в «Ветерок», чтобы взять дома кое-что из одежды, прижать к груди любимую собачку, взглянуть на мужа и, если получится, пообщаться с сестрами.

Она сначала зашла домой, а оттуда на работу, но, описывая один из самых горестных дней в жизни Светланы Васильевны, мы поменяем последовательность этих событий, потому что так нам будет легче выйти на главное, чтобы на нем сосредоточиться.

Начало встречи трех сестер после долгой разлуки вышло невеселым, а конец оказался просто-таки кошмарным.

– Ну, здравствуйте! – делано-бодро проговорила Светлана Васильевна, прижимая к груди свою любимую мопсиху и с трудом удерживая на лице улыбку, так как после визита домой была, что называется, на взводе. Сидящие за своими столами сестры не обрадовались и не удивились, а, оторвавшись от бумаг, подняли на Светлану Васильевну утомленные годовым отчетом глаза и переглянулись.

– Ну, здравствуй, – в тон ответила Людмила Васильевна.

– Здравствуй, здравствуй, – добавила Наталья Васильевна и усмехнулась.

С этого все началось: Людмиле Васильевне и Наталье Васильевне не понравилось, как их подруга вошла, а Светлане Васильевне не понравилось, как ее встретили.

Но как же они переменились, наши три сестры, и приходится признать, не в лучшую сторону переменились!

Пышная, словно на дрожжах взошедшая Людмила Васильевна как-то опала и даже обвисла, в меру мужественная Наталья Васильевна сделалась излишне мужеподобной, а яркая, всегда выделявшаяся на общем фоне Светлана Васильевна потускнела и посерела, и, скорей всего, потому Частик не узнал ее в больнице, а не потому, что не захотел узнавать.

Горько, очень горько признавать, но и как-то вдруг постарели дорогие сердцу автора Светлана Васильевна, Наталья Васильевна и Людмила Васильевна – постарели, подурнели, эх…

Правда, сначала все было в рамках приличий: Светлана Васильевна глянула на свой рабочий стол, сплошь заставленный цветочной рассадой и, сглотнув слезы, поинтересовалась:

– Никого еще вместо меня не посадили?

– Посадят, – многозначительно проговорила в ответ Людмила Васильевна, а Наталья Васильевна вновь усмехнулась. Годовой отчет, последний день, страшная запарка – сестры даже завидовали уволившейся по собственному Светлане Васильевне, хотя завидовать, конечно, было нечему.