Воскресный день у бассейна в Кигали - Жиль Куртманш Страница 40

Бутаре спокойно продолжал жить своей жизнью. В бывшей столице Раунды, называвшейся раньше по имени бельгийской королевы Астрида, сохранился дух мирного и праздного колониального города. В отеле «Ибис», сидя за большим круглым столом в углу террасы, где всегда тень, месье Робер, бельгиец, вот уже сорок лет владеющий отелем, как всегда, наблюдал за окружающей суетой. Он, его жена и сын проводили здесь восемь часов в день. Иногда к ним присоединялись жившие в этом университетском городе и не знавшие, чем себя занять, иностранцы и преподаватели-руандийцы, мечтавшие получить место в каком-нибудь канадском университете. За другими столиками посетители постоянно менялись - иностранные специалисты и их руандийские коллеги. Никаких признаков безумия или злодеяний, которые уже давно совершались в других регионах страны, здесь не наблюдалось. Стоит упомянуть, что в Бутаре жило особенно много тутси и хуту в южных префектурах были скорее умеренными. Несколько ополченцев приходили к бургомистру с бумагами, подписанными не так давно неким штабным полковником, но он отказался принять их и приказал вывести за пределы коммуны. Когда месье Робер увидел Жантий и Валькура с чемоданом, направляющихся к большому круглому столу, он расстроился. Если Жантий, самая красивая женщина в Бутаре, приехала сюда с Валькуром, держа его за руку, значит, все серьезно. Он никогда не питал особых иллюзий, но что может помешать пузатому бельгийцу мечтать, особенно если он богат и живет в Африке. Валькур немного волновался, приветствуя всех этих людей, которых знал в основном только в лицо. Жантий одно за другим нарушала все правила поведения между мужчинами и женщинами в Руанде. Она провозглашала, она утверждала. Вот уже несколько дней она первой входила в магазины и рестораны. Когда Валькур говорил о ней, об их отношениях, планах, она не опускала голову, чтобы смиренно потупить взор, а наоборот, дерзко выпрямлялась, как статуя, - грудь вперед, глаза горят. Когда он познакомился с ней, походка у нее была неуверенной, плечи опущены, взгляд блуждал под прикрытыми веками. Она не говорила, а скорее шептала, не смеялась, а лишь скромно улыбалась, смущенно прикрывая рот рукой, Теперь, как полагал Валькур, она не колеблясь могла поцеловать его на глазах у всех, если бы у нее возникло такое желание.

Им принесли стулья и по кружке «Примуса». Жантий сообщила о свадьбе, новость была встречена улыбками, но без особых эмоций. Эти старые волки колонизации и сотрудничества повидали на своем веку немало браков между иностранцами и мечтательными или честолюбивыми красавицами. Желание остаться в Руанде также никого не удивило. Сначала все так говорят. Но им все же пожелали большого счастья. Валькур рассказал о том, что ситуация в Кигали и окрестностях столицы ухудшается с каждым днем. Рыжий бельгиец, преподающий философию с момента создания университета в 1963 году, смеясь, заметил: «Им периодически необходимо убивать друг друга. Это как месячный: цикл, сначала большие потоки крови, а потом все возвращается в нормальное русло». Жантий встала и положила руку на плечо Валькуру.

– В конце концов, мы же не собираемся здесь ночевать, Бернар. Поехали к папе.

Когда они приблизились к большому кирпичному дому, окруженному сплошной оградой pyго, Жантий попросила Валькура подождать снаружи, пока она сообщит новость отцу. Он присел на камень в нескольких метрах от дома. Вдалеке поблескивали огни бывшей столицы, беспечно отходящей ко сну, немного погодя между ним и этим полотном из мерцающих огоньков образовалась черная глухая завеса. Но через несколько секунд, когда глаза его привыкли к темноте, слева показалась струйка дыма. Затем две, десять, сто, тысяча. Тысяча, десять тысяч маленьких светящихся дырочек появились на покрове ночи, и из них вытекали маленькие белые струйки. Сквозь эту завесу, усыпанную мириадами звезд и напоминающую отраженное небо, слышались ровное дыхание, шорохи, приглушенный лай, тихий плач, сдержанный смех - все эти звуки поднимались и образовывали обволакивающий гул. Тишина говорила на языке холмов. И в зависимости от того, думал он о людях, живущих на склонах холмов, или о наполняющем его покое, Валькур мог выбирать, слушать ли ему шепот человеческой жизни или завораживающую тишину.

Он не заметил, как к нему подошел Жан-Дамасен.

– Мсье, я польщен честью, которую вы оказываете нашей семье и нашему холму.

Лунный свет вырисовывал каждую черточку его изможденного лица. Его глаза… это были глаза Жантий, темные. и бархатные, жгучие и пьянящие. Низкий голос и манера говорить, формулируя длинные фразы, будто со стороны наблюдая за их рождением, выдавали в нем строгого учителя былых времен. Наверняка отец Жантий, подумал Валькур, однажды решил, что будет говорить по французски лучше, чем его учителя.

– Я буду называть вас «сыном», хотя, простите, думаю, вы старше меня. Это будет забавно, но мне нравится так говорить. Так я называю всех своих зятьев, а всех невесток - «дочерьми».

Он знаком пригласил Валькура следовать за ним. Отец свернул на тропинку, по которой, оставив джип у дороги, пришли Валькур и Жантий. Его длинная, худая, сгорбленная фигура выделялась на фоне неба, усыпанного сотнями тысяч звезд. Валькур следовал за тенью, живым мертвецом, напевавшим медленную, протяжную песнь. Жан-Дамасен остановился рядом с корявым деревом, изогнутым сильными ветрами, из-за чего ветви его тянулись не вверх, а в сторону, нависая над пропастью, Оно напоминало продолговатый зонт, край которого защищал пустоту.

– Под этим фикусом умер Кава, мой прадед. Мы фактически сидим на его могиле, потому что его не разрешили похоронить ни на одном кладбище. Жантий сказала, что вы знаете секрет нашей семьи, знаете о договоре, который Кава заключил с дьяволом, чтобы мы стали теми, кем не являемся, чтобы обратить своих потомков в представителей высшей расы. Мсье Валькур, сын мой, есть еще время отказаться от этой семьи и от этого холма. Никто на вас не обидится, и уж тем более Жантий, за то что вы избежите проклятия, которое ведет лишь к смерти. Каве удалось сделать то, о чем он даже мечтать не мог, Половина его потомков официально считаются тутси, вторая половина в разной степени похожа на них внешне, хотя по удостоверению личности они хуту. Можно сказать, Кава создал современную Руанду, и его семья - воплощение всех ее ужасов. Один-единственный человек с холма берет и смешивает составляющие жизни и подвергает свои создания всевозможным болезням и опасностям. Впрочем, до 1959 года договор с дьяволом приносил нам только достаток и процветание. Бельгийцы, не зная, что делать с Африкой, с тех пор как она стала обретать независимость, отходя все дальше от привычного образа колонии, и, видимо, немного устав от этой страны, не приносящей им никакой пользы, как по волшебству открыли нам добродетельные свойства демократии и закон большинства. И вот за один день хуту из лентяя и жертвы колонизации превратился в современного цивилизованного человека, а бесформенная масса невежественных крестьян - в легитимное демократическое большинство. Даже Бог примирился с этим - Евангелие стало словом справедливости и равенства. Кюре, у которых в хоре, так же как в семинарии, были только дети-тутси, принялись с кафедры петь аллилуйю большинству. Священники призвали забытую паству и просили ее представителей занять ближайшие к алтарю скамьи. Кава, наверное, тогда перевернулся в гробу, Душа обладает таинственной способностью принимать очертания того костюма, в который ее рядят. Хуту, сыновья и дочери Кавы, со всех уголков холма, даже те, кто раньше сетовал, что унаследовал от тутси только рост или нос, громче всех заявили о своей принадлежности к новой расе, которую демократия сделала высшей и доминирующей. Мало кто из коренастых темных хуту поверил этим ряженым, этим мутантам истории. И все же некоторые были так убедительны, становясь злейшими врагами своих сестер и братьев, что новые хозяева страны оказали им доверие, приняли в свои ряды, свои дела и семьи. Это все еще холм семьи Кавы. Посмотрите, он кажется таким мирным, он словно застыл во времени. Лживый пейзаж уверяет нас в том, что каждое неистовое проявление природы, каждый крутой обрыв был покорен терпеливым трудом человека, он словно образец победы людей над неукротимыми явлениями природы. Какая иллюзия! В то время как мы распахивали каждый сантиметр этих крутых спусков, сажали фасоль и бананы там, где были только камни и колючки, спрятавшись за оградой руго, брат подкарауливал брат, чтобы убить и тем самым доказать свою принадлежность к хуту. Наша большая прекрасная семья, ни хуту и ни тутси, начала уничтожать друг друга, как свора голодных бешеных псов. Часть холма опустела, одни уехали в Бурунди, где тутси у власти, другие в Заир, а большинство в Уганду. Сын мой, сегодня замкнулся круг истории и абсурда. Глава «Интерхамве», поклявшихся извести всех тутси и пустить их тем по реке Кагере в Египет, дядя Жантий сам тутси. А второй человек в РПФ, готовящий нападение армии тутси из Уганды, - хуту и тоже дядя Жантий. Сами того не подозревая, оба - и один из них это наверняка совершит - хотят убить Жантий, которая не принадлежит ни к тем, ни к другим, Жантий - словно плод, порожденный красной землей этого холма, загадочный гибрид, вобравший все ее семя и все ее соки. Сын, вы собираетесь жить на земле, которую хотят уничтожить, которая всегда будет принадлежать просто руандийцам, в Стране тысячи холмов, которую мы все, независимо от имен и происхождения, как заведенные упорно и терпеливо возделывали. Сын, остерегайтесь безумия, разделяющего людей на народы и племена. Оно не жалеет ни сыновей, ни дочерей. Оно порождает бесов и колдовские чары, ложь становится правдой, а слухи - достоверными фактами истории. Но если вы настолько безумны, чтобы стать частью этого холма, готовы принять его всепоглощающее безумие и его самую красивую дочь, я буду любить вас больше, чем своих сыновей.