Translit. Роман-петля - Евгений Клюев Страница 40

И теперь он курит датского Пауля Ольсена на открытой палубе парома «Симфония»… Gott grüss’ euch Alter, schmeckt das Pfeifchen?

Das Pfeifchen Shmeckt, vielen Dank.

Размер : ширина – 25,5 см, длина – 17 см.

Материал: 9 мотков пряжи по 50 г (длина нити в мотке – около 80 м) выбранного вами цвета.

Средняя плотность вязания : 24 ряда по 25 петель = 10 × 10 см патентным узором. Обязательно свяжите образец!

Платочная вязка : все ряды ЛП.

Патентный узор (число петель кратно 10 плюс 9 петель):

1, 3, 7, 9 ряд ИС, 1 ЛП, 7 ИП, *3 ЛП, 7 ИП, повторять от * до последней петли, 2, 4, 8.10-й ряд ЛС: 8 ЛП, *3 ИП, 7 ЛП; повторять от * до последней петли, 1 ЛП. 5-Й ряд: 1 ЛП, 1 ИП, закрыть 5 петель, 1 ИП; повторять от * до последней петли, 1 ЛП. 6-й ряд: 2 ЛП, набрать 5 петель, 1 ЛП, * 3 ИП, 1 ЛП, набрать 5 петель; 1 ЛП; повторять от * до последней петли, 1 ЛП, 11, 13, 17.19-й ряд: 1 ЛП, 2 ИП, *3 ЛП, 7 ИП; повторять от * до последних 6 петель, 3 ЛП, 2 ИП, 1 ЛП, 12, 14, 18.20-й ряд: 3 ЛП, * 3 ИП, 7 ЛП; повторять от * до последних 6 петель, 3 ИП, 3 ЛП. 15-Й ряд: 1 ЛП, 2 ИП, * 3 ЛП, 1 ИП, закрыть 5 петель, 1 ИП; повторять от * до последних 6 петель, 3 ЛП, 2 ИП, 1 ЛП.16-Й ряд: 3 ЛП, * 3 ИП, 1 ЛП, набрать 5 петель, 1 ЛП; повторять от * до последних 6 петель, 3 ИП, 3 ЛП.

Полупатентная резинка (нечетное количество петель):

1-й ряд: КП, 1 ЛП, *1 ИП, 1 ЛП, повторять от *, КП. 2-й ряд: КП, 1 ИП, * 1 ЛП, при этом спицу вводить в нижележащую петлю (верхняя петля распускается), 1 ИП, повторять от *, КП.Чередовать 1-й и 2-й ряды до конца изделия (плотность вязания этим узором: 44 ряда по 23 петли = 10 × 10 см).

Изготовление : Набрать 59 петель, связать 7 рядов платочной вязкой, далее повторить 1-20 ряды узора 22 раза или столько, сколько вы найдете нужным. Закрыть все петли ЛП. Когда деталь будет закончена, перевернуть нижнюю часть и пришить к ЛС детали как бы наизнанку.

Сокращения :

КП – кромочная петля

ЛП – лицевая петля

ИП – изнаночная петля

ЛС – лицевая сторона

ИС – изнаночная сторона

Примечание

Модель из журнала «Vogue» можно усовершенствовать, сделав ее универсальной и межсезонной. Для этого следует связать полупатентной резинкой две описанных выше одинаковых детали: одну из шерстяной пряжи, вторую из вискозного шелка с той же длиной и толщиной нити – в тон или белого: количество мотков вам придется подобрать самостоятельно. Эта вторая деталь зимой станет подкладкой, и двустороннее изделие отлично согреет владельца или владелицу; весной и осенью в ней, второй детали, нет необходимости, а летом она, вторая деталь, будет использоваться по назначению с легкой одеждой. Обеспечить универсальность и межсезонность двусторонней «петли Мёбиуса на все сезоны» вам помогут вшитые с длинных сторон застежки-молнии, число которых зависит от размера изделия и длины самих молний и которые – как в застегнутом, так и в расстегнутом виде – послужат дополнительным и весьма актуальным украшением изделия. Вместо молний могут послужить украшением небольшого размера пуговицы (в том числе и разноцветные), пришитые так же – по длинным сторонам: естественно, напротив каждой пуговицы на второй стороне нужно сделать навесную петельку .

И, между прочим, это не был каприз Кит: у Кит не было капризов. С капризами она разобралась еще в ранней юности, поняв, что легче ничего не хотеть и ничего не получать, чем хотеть всего – и всего же не получать. С тех пор Кит никогда ничего не хотела – просто пользовалась тем, что и так, само собой, было. Она даже никогда не записывала на бумажке, что купить: просто приходила в магазин и покупала то, что помнилось. Поэтому поздно вечером, когда все уже закрыто, часто выяснялось, что в доме то одного, то другого нет… например, совсем никакого хлеба. Или ничего молочного. Или – это хуже – соли, сахара… Но она и тогда ничего не хотела – стряпала что-нибудь из чего-нибудь, вот и ужин, какая разница. Она могла обойтись без всего: без любой книги (нет этой – читай другие), без любой тряпки (платяной шкаф и так трещит), или вот… без лампочки (есть же свечи!), без ручки (карандашами тоже пишут), без полотенца (все в стирке… но, слава Богу, существуют бумажные, а если недостаточно – можно, например, забраться в махровый халат).

Правда, было довольно много того, чего Кит не хотела… впрочем, если такое, тем не менее, случалось – пусть. И только в самых уж редких случаях она обозначала себя по отношению к миру не то чтобы жестко, но – определенно.

Так, Кит не хотела становиться героиней его романов – или что он там пишет, этот сумасшедший русский, на своем никому не понятном здесь языке. Кит не нравилась сама идея – быть героиней романа… то есть иметь дополнительную какую-то жизнь, ей неподконтрольную. Кит привыкла отвечать за себя, а тут поди разберись, что происходит с ней… да еще и на чужом языке! Поди разберись, что она говорит, что делает, как ведет себя в разных ситуациях – она-то понимала: и говорит, и делает, и ведет себя в романе она обязательно по-другому, обязательно не так, как здесь. Потому что не бывает абсолютных подобий. Потому что все мы бесподобны.

«Мне и одной жизни за глаза, – призналась она как-то. – Понять бы, что с этой, уже имеющейся, делать».

Но он только улыбался и редко что-нибудь говорил в ответ: он всегда улыбается и редко что-нибудь говорит в ответ. Это у него «со времен акцента». Выражение «времена акцента» было его собственным, а упаси Боже, не Кит: Кит акцент не мешал, она перестала слышать его фонетику на второй месяц знакомства, и ей казалось странным, что он так стремится избавиться от акцента. Странным и неестественным: сорокадвухлетняя жизнь в другой стране не может не оставлять следов – и не должна не оставлять следов. А потом, если ты все равно так и так до конца становиться датчанином не желаешь – для чего тебе датский без акцента?

Однажды он коротко объяснил ей: из упрямства. И добавил: стыдно быть иностранцем. Стыдно? Иностранцем быть не стыдно – иностранцем быть… смело! Вслух она, конечно, возражать не стала: глупо, если она, не-иностранка, будет ему, иностранцу, возражать… Кому из них двоих лучше знать? Конечно, ему… Сама Кит про иностранность ничего не понимала – до встречи с ним она вообще на эту тему не думала. А когда подумала, то… то и получилось, что он прав: иностранность – это язык, язык – и ничего больше. У самой Кит родных языков было два: один материнский, другой отцовский. Датский и шведский. Когда родители развелись, Кит долго после этого жила сразу в двух странах: в каждой понемножку и в каждой охотно, потому что ни у кого из родителей так никогда и не появилось новой семьи. В Дании Кит была датчанкой, в Швеции – шведкой, а иностранкой, понятно – ни там, ни там. И потом, приезжая в другие страны, иностранкой не была тоже: была датской туристкой, которая скоро уедет.

Он попытался как-то сопоставить русское слово «иностранец» с датским «udlænding», получилось интересно – Кит до сих пор помнила. Как же там у него было – что-то с направлением взгляда… У русских взгляд, дескать, направлен вовне, для них «иностранец» – тот, кто в иной стране живет, за пределами этой, а у датчан взгляд направлен внутрь: для датчан «иностранец» – тот, кто в Дании живет, из другой страны сюда – прибыв. И якобы русские все время стремятся сократить расстояние между русским и иностранцем, а датчане, наоборот – увеличить. Правда, после, когда Кит все это ему напомнила, он сказал, что ничего такого не говорил… может, и не говорил, но себя иностранцем не по-русски видел, а по-датски: я, стало быть, иностранец, живущий в Дании… не столько, значит, потому, что прибыл оттуда , сколько потому, что не уезжаю отсюда . При том, что как к иностранцу здесь к нему никто, кроме него самого, и не относился!