Искорка надежды - Митч Элбом Страница 40

Рэб в молчаливом раздумье бродил из комнаты в комнату. Он пережил Великую депрессию и две мировые войны, и теперь его трудно было поразить какими-либо сногсшибательными событиями. Внешний мир он держал от себя на расстоянии вытянутой руки и сосредоточился на своих внутренних переживаниях. Он молился. Он беседовал с Богом. Он наблюдал, как падает за окном снег. И радовался своим простым повседневным ритуалам: молитве, геркулесовой каше на завтрак, приходу внуков, поездкам с Тилой и телефонным разговорам со старыми приятелями.

Я снова пришел к Рэбу в воскресное утро. Мои родители собирались заглянуть к нему позже и забрать меня на ленч перед моим отлетом в Детройт.

За две недели до этого в субботний вечер наша синагога в честь Рэба устроила празднество, — отмечалось шестидесятилетие его службы. Оно было похоже на вечеринку, которую обычно устраивают родным или друзьям, когда они возвращаются домой после длительного отсутствия.

— Представляешь, — говорил Рэб, изумленно качая головой, — приехали люди, которые годами не видели друг друга. И когда они у меня на глазах обнимались и целовались так, будто нашли без вести пропавших друзей, я плакал. И мы это создали все вместе, своими руками. Это невероятно.

Невероятно? Моя старая синагога? Эта небольшая комната, где мы по утрам праздновали шаббат и другие праздники, и дети, выскакивающие из машин и вприпрыжку бегущие в еврейскую школу? Это что, невероятно? Не слишком ли высокопарное слово? Но потом Рэб молитвенно сложил вместе ладони и прошептал:

— Митч, разве ты не понимаешь? Мы создали общину.

Я, увидев его состарившееся лицо и сутулые плечи, вдруг осознал, что все эти шестьдесят лет он без устали учил нас и помогал стать лучше. Что ж, если вдуматься в слово «невероятно», оно скорее всего в данном случае самое подходящее.

— Как они обнимали друг друга… — повторил Рэб, устремив взгляд куда-то вдаль, — знаешь, мне показалось, что я в раю.

* * *

Похоже, что разговора о загробной жизни нам с Рэбом было не избежать. Как бы этот мир ни назывался — рай, мокша, вальхалла, нирвана, — идея загробной жизни почти во всех религиях основополагающая. И чем ближе подходила жизнь Рэба к завершению, тем чаще он задумывался над тем, что ждет его в мире грядущем, или, как он выражался на иврите, в «Олам хабаа». Вот сейчас голос Рэба, его осанка говорили о том, что он ищет ответа. Он словно путник, который взбирается на холм, торопится, пытаясь разглядеть, что же там за его вершиной.

У Рэба уже было куплено место на кладбище, неподалеку от его места рождения, Нью-Йорка, — там, где были похоронены его родители. На этом же кладбище была похоронена и его дочь Рина. Придет время, и все три поколения воссоединятся, по крайней мере в земле, а если сбудется то, во что он верил, — в другом месте тоже.

— Думаете, вы снова встретитесь с Риной? — спросил я.

— Думаю, что да.

— Но ведь она тогда была совсем ребенком.

— Там, — прошептал он, — время не имеет никакого значения.

Однажды в своей проповеди Рэб рассказал притчу о человеке, которому показали рай и ад. В аду усопшие сидели вокруг банкетного стола, ломившегося от деликатесов. Но их вытянутые вперед руки были связаны, и они не могли ничем насладиться на этом пиру вечности. «Это ужасно, — сказал человек. — Покажите мне рай». Его привели в другое помещение, поразительно сходное с первым. Такой же банкетный стол, такие же деликатесы. Единственная разница заключалась в том, что эти усопшие кормили друг друга.

— Вы думаете, на небесах происходит нечто подобное? — спросил я Рэба.

— Откуда мне знать? Я верю, что там что-то есть. Для меня этого достаточно. — Рэб потер подбородок. — Но должен признаться… что я жду смерти даже с некоторым интересом, поскольку скоро узнаю ответ на этот мучительный вопрос.

— Не говорите таких слов…

— Каких слов?

— Не говорите о смерти.

— Почему же? Разговоры о ней тебя расстраивают?

— Ну… я хочу сказать… Людям неприятно слышать это слово.

Это прозвучало совсем по-детски.

— Митч, послушай… — Рэб понизил голос и обхватил себя руками за плечи.

На нем сегодня была клетчатая фланелевая рубашка, никак не сочетавшаяся с синими штанами, а поверх нее теплый свитер.

— Я знаю, что есть люди, которым будет нелегко после того, как я умру. Я знаю, что моим родным, всем тем, кого я люблю, — надеюсь, и тебе тоже, — будет меня не хватать.

Мне-то наверняка будет его не хватать. Он даже не догадывается насколько.

— Отец наш. Господи, выслушай меня, пожалуйста, — протяжно заговорил Рэб, устремив взгляд наверх. — Я счастливый человек. Мне в этой жизни многое удалось. Мне удалось даже немного усовершенствовать Митча… — Рэб указал на меня сморщенным старческим пальцем. — Но этот человек все еще задает вопросы. Поэтому, Господи, подари ему еще долгие лета, чтобы, когда мы с ним воссоединимся, нам было о чем потолковать. — Рэб лукаво улыбнулся: — Ну что?

— Спасибо, — сказал я.

— На здоровье, — ответил он и заморгал.

— А вы правда думаете, что мы снова когда-нибудь встретимся?

— А ты разве так не думаешь?

— Да ну что вы, — робко возразил я, — вы там будете совсем на другом уровне.

— Митч, ну что ты такое говоришь?

— Вы же Божий человек.

Он посмотрел на меня с благодарностью.

— Ты тоже Божий человек, — шепотом произнес он. — Как и каждый из нас.

И тут в нашу беседу ворвался звук дверного звонка. Я услышал в соседней комнате голоса моих родителей и Сары. Я принялся собирать свои пожитки. А потом зачем-то напомнил Рэбу, что через несколько недель грядет «Супербоул» [25].

— А, «Супербоул», — проворковал он, что само по себе было довольно забавно, так как вряд ли он хоть когда-нибудь его смотрел.

В комнату вошли мои родители, и пока я застегивал молнию сумки и собирался, они поздоровались и принялись болтать с Рэбом. Ему нелегко было подниматься с кресла, и он беседовал с ними сидя.

Забавно, как история повторяется. Сорок лет назад воскресным утром родители забирали меня из религиозной школы, отец сидел за рулем, и мы все вместе ехали куда-нибудь на ленч. Разница была лишь в том, что раньше я убегал от Рэба, а теперь мне не хотелось от него уходить.

— Едете на ленч? — спросил Рэб.

— Да, едем на ленч, — ответил я.

— Это хорошо. Всей семьей. Так и должно быть.

Я обнял его. А он обхватил меня за шею, — намного крепче обычного.

И тут же вспомнил нужную песню.