Пожалуйста, позаботься о маме - Кун-Суук Шин Страница 40

Когда ты поступила в университет в Сеуле и вдобавок в высшее фармацевтическое учебное заведение, в твоей школе вывесили поздравительное объявление в твою честь. Стоило кому-нибудь сказать мне: «Ваша дочь такая умница!» — как на моем лице тут же появлялась широченная улыбка. Ты не представляешь, как я гордилась, что ты моя дочь. Я не могла дать другим детям того, что давала тебе, хотя от этого они не перестают быть моими детьми, но я никогда не чувствовала к ним того, что чувствовала к тебе. Я чувствовала сожаление и вину, хотя они были моими детьми. Ты избавила меня от этого ощущения. Даже когда в колледже ты активно участвовала в демонстрациях, я не вмешивалась, как и в случае с твоими братьями. Я не приходила к тебе, когда ты принимала участие в голодовке около знаменитой церкви в Мундуне. Когда твое лицо покрывалось прыщами, возможно, от слезоточивого газа, я по-прежнему не вмешивалась в твои дела и оставляла тебя в покое. Я думала тогда, что не знаю точно, что ты делаешь, но не сомневалась, что ты делаешь это, потому что можешь и должна. Когда вы с друзьями приехали в деревню и организовали вечерние курсы для нашей общины, я готовила для вас еду. Твоя тетя сказала, что, если я не вмешаюсь, ты можешь примкнуть к коммунистам, но я позволяла тебе говорить и делать то, что ты считаешь нужным. С твоими братьями все было иначе, я пыталась переубедить их и ругала на чем свет стоит. Когда твоего второго старшего брата избили полицейские во время массовых беспорядков, я, нагрев соль и приложив к его спине, чтобы облегчить его страдания, стала угрожать ему, что наложу на себя руки, если он не прекратит свою деятельность. В то же время я боялась, что он сочтет меня глупой и невежественной старухой. Я понимаю, что есть вещи, через которые людям необходимо пройти в молодости, но изо всех сил пыталась удержать своих детей от опрометчивых поступков. Но с тобой все происходило иначе. И хотя я не знала, что ты пытаешься изменить, за что борешься, я не пыталась остановить тебя. Как-то, когда ты еще училась в колледже, помнишь, кажется в июне, я даже отправилась с тобой к зданию городского совета, следуя за похоронной процессией. Тогда я приехала в Сеул, потому что родился твой племянник.

У меня отличная память, правда?

Но дело не в обычной человеческой памяти, просто такой день невозможно забыть. По крайней мере, для меня. Уходя из дому на рассвете, ты спросила, не хочу ли я пойти с тобой.

— Куда? — спросила я.

— В ту школу, где учился твой второй сын.

— Зачем? Это ведь не твоя школа.

— Это похороны, мама.

— Что ж… а зачем мне туда идти?

Ты смерила меня взглядом и уже собиралась захлопнуть за собой дверь, но почему-то вернулась. Я сворачивала пеленки твоего новорожденного племянника, и ты вырвала их у меня из рук.

— Пойдем со мной!

— Скоро время завтрака. Мне надо приготовить суп из водорослей для жены твоего брата.

— Неужели она умрет, если один день не похлебает супа из морских водорослей? — резко спросила ты, хотя грубость была не в твоем характере, и заставила меня переодеться. — Я просто хочу пойти с тобой, мама. Пойдем!

Мне понравились твои слова. Я до сих пор помню твой голос, когда ты, студентка колледжа, велела мне, той, что и близко к школе не подходила, пойти туда с ней. Потому что хотела пойти со мной.

Тогда я впервые увидела столько людей, собравшихся в одном месте. Как звали того молодого человека, в которого попали шарики со слезоточивым газом? Ему было всего двадцать. Я много раз спрашивала тебя, и ты много раз отвечала, но мне сложно вспомнить. А кто был тот молодой человек, который собрал столько людей? Откуда там взялось столько людей? Я шла за тобой в похоронной процессии к зданию городского совета и все время не выпускала тебя из виду, снова и снова хватая тебя за руку, боясь, что потеряю тебя. Ты сказала мне:

— Мама, если мы потеряем друг друга из виду, никуда не уходи. Стой на месте, и я смогу отыскать тебя.

Не знаю, почему я никогда не вспоминала об этом раньше. Я должна была подумать об этом, когда не успела сесть в вагон метро вместе с твоим отцом в тот день, когда мы приехали в Сеул.

Милая, благодаря тебе, у меня осталось столько чудесных воспоминаний. Песни, которые ты пела, уверенно направляясь вперед и держа меня за руку, голоса множества людей, подхватывающих тот же напев, который я не понимала и не могла подхватить, но впервые в жизни я шла на площадь. Я гордилась, что ты взяла меня с собой. Тогда ты выглядела совсем иначе, не как моя дочь, домашняя девочка, ты напоминала стремительную и беспощадную птицу. Я впервые в жизни увидела, как решительно сомкнуты твои губы и насколько тверд твой голос. Моя любимая доченька. И с тех пор каждый раз, когда я приезжала в Сеул, ты втайне от нашей семьи водила меня в театр или в королевские гробницы. Ты вела меня в книжный магазин, где продавали музыку, и надевала на меня наушники. От тебя я узнала, что в Сеуле есть такое место, как Канвамун и площадь перед зданием городского совета, и что в мире существуют такие замечательные вещи, как кино и музыка. Мне казалось, что ты будешь жить не так, как другие. Поскольку ты была моим единственным ребенком, которого не затронула нищета, я хотела, чтобы ты была свободна от всех условностей. И, обладая этой свободой, ты часто открывала для меня новый мир, и потому я хотела, чтобы твоя свобода стала безграничной. Я хотела, чтобы ты стала настолько свободной, чтобы жить ради других.

* * *

Думаю, теперь мне пора.

Но, ох…

Младенец засыпает. Он пускает слюни, его глаза закрываются. Теперь, когда двое старших детей в школе, в доме стало гораздо спокойнее. Но что это? В доме такой беспорядок. Господи, я никогда не видела такого неопрятного дома. Мне хочется прибраться здесь, чтобы помочь тебе… но теперь я не могу. Когда ребенок засыпает, моя дочь тоже погружается в сон. Да, наверное, ты очень устала. Моя крошка спит, обняв своего малыша. Моя любимая доченька, пожалуйста, не надо так хмуриться. У тебя появятся морщины, если будешь спать с таким напряженным лицом. Твоего юного лица как не бывало. Твои небольшие глаза, напоминающие серп луны, стали еще меньше. И теперь, даже когда ты улыбаешься, невозможно вернуть прежнего изящества юности. И раз уж я дожила до твоих морщин, значит, мою жизнь нельзя назвать короткой. И все же, дорогая моя, я никогда не думала, что твоя жизнь сложится именно так и у тебя будет трое детей. Ты так отличалась от своей эмоциональной сестры, которая моментально приходила в ярость, принималась плакать и впадала в мрачную апатию, если что-то шло не так, как она хотела. Ты же составляла свой график и пыталась следовать ему. Когда ты сказала мне: «Я не знала, что у меня будет трое детей, мама, но, забеременев, я обязательно должна была родить ребенка», когда ты произнесла эти слова, мне показалось, что я совсем тебя не знаю. Я думала, что это у твоей сестры будет много детей. Ты никогда не злилась. Из всех моих детей ты единственная, кто знал, как спокойно разъяснить ситуацию даже сильно взбешенному человеку. Именно поэтому я считала, что ты примешь правильное решение, когда лучше завести ребенка, и родишь только одного. Ты никогда ни о чем не просила, в отличие от твоей сестры, которая метала громы и молнии, выпрашивая письменный стол, как у братьев. Если я спрашивала тебя, что ты делаешь, скрючившись на полу, ты отвечала, что готовишь домашнее задание по математике. Твоя сестра не желала видеть учебник математики, а у тебя были отличные успехи. Ты была ребенком, обладающим удивительной способностью концентрировать свое внимание, когда дело касалось решения какой-то проблемы. Найдя ответ, ты радостно улыбалась.