Последняя ночь на Извилистой реке - Джон Ирвинг Страница 40

— Только не Анджелу! — закричала Кармелла.

Кто-то из поваров ритмично ударял деревянной ложкой по большой кастрюле для макарон.

— Только не Анджелу! — вторил он эхом Кармелле.

— Я понимаю, каково вам сейчас, — услышал Дэнни слова отца.

— Он утонул, — сказал Дэнни.

Кармелла еще сильнее прижала его голову к своим коленям. И вновь перед сыном повара промелькнуло его ближайшее будущее. Пока он живет вместе с отцом и Кармеллой дель Пополо, Дэнни Бачагалупо будет служить ей заменой Анджелу. («Нечего винить мальчишку за то, что он хочет перебраться в Другую школу, — как-то написал своему старому другу Кетчум. — Если хочешь, Стряпун, вини меня, но Дэнни тут ни при чем».)

— Он не мог утонуть! — кричала Кармелла, заглушая кухонный грохот.

Дэнни не слышал, какие слова шептал бедной женщине его отец. Зато он чувствовал, как ее тело сотрясается от рыданий. Кармелла слегка повернула его голову. Дэнни увидел, что стул окружен скорбящим персоналом ресторана. Они не захватили с собой ни кастрюль, ни сковородок, ни деревянных ложек. Они пришли сами, с мокрыми от слез лицами (лицо Пола вдобавок было покрыто мукой). Дэниел Бачагалупо умел пользоваться воображением. Он и так знал, какие слова нашептывает Кармелле отец. Конечно же, свое извечное словосочетание «несчастный случай». Окружающий мир состоял из несчастных случаев, и сын с отцом давно это знали.

— Они хорошие люди, — как молитву, твердил старик Полкари.

Уже потом Дэнни понял: Джо Полкари не молился, он говорил Кармелле о них — пришельцах «с севера». Во всяком случае, Кармелла не сопротивлялась, когда отец с сыном вызвались отвести ее домой. (По пути Кармелла несколько раз впадала в предобморочное состояние, и тогда она просто падала на руки обоих Бачагалупо. Однако удерживать Кармеллу было легко: она весила на сто фунтов меньше, чем Джейн. И потом, Кармелла была живой.)

Но прежде чем они втроем покинули ресторан (когда голова Дэнни покоилась на коленях поверженной горем матери Эйнджела), Дэниел Бачагалупо открыл для себя еще один писательский прием. Он и раньше умел пользоваться этим приемом, но в своем творчестве применил только через несколько лет. Всем писателям необходимо уметь отойти в сторону, отстраниться от того или иного эмоционального момента. В свои двенадцать Дэнни сумел это сделать. И хотя лицо его упиралось в теплые колени Кармеллы, а ее руки не давали его голове шевельнуться, мальчик просто изъял себя из числа участников печального события. Возможно, он мысленно переместился к раздаточному окошку или даже к печи для пиццы, но его не было среди скорбящих. Откуда-то извне Дэнни наблюдал за персоналом «Vicino di Napoli», собравшимся вокруг сидящей Кармеллы и его стоящего на коленях отца.

Старик Полкари находился позади стула, одна его рука покоилась на затылке Кармеллы, другую он прижимал к сердцу. Его сын Пол, изготовитель пиццы, стоял со склоненной головой (вместо пепла она была посыпана все той же мукой). Полкари-младший встал возле другого бедра Кармеллы, как раз напротив коленопреклоненного Доминика. Двое девушек-официанток (они еще учились у Кармеллы премудростям этой профессии) тоже стояли на коленях, позади Дэнни. Впрочем, будущий писатель взирал на все это со стороны, с кухни. Он видел и себя с головой, вдавленной в колени Кармеллы. Другой повар — Тони Молинари — находился чуть поодаль. Он стоял, обнимая худенькие плечи подростка, которому на вид было столько же лет, сколько Эйнджелу. (Этот парнишка работал уборщиком столов. Первая работа, которую Дэнни придется выполнять в «Vicino di Napoli».)

Но в тот печальный момент Дэниел Бачагалупо взирал на всю сцену издали. Как и многие молодые писатели, он будет писать свои ранние произведения от первого лица, а вымученная первая фраза одного из его ранних романов будет частично отображать «пьету», увиденную им воскресным апрельским днем в «Vicino di Napoli». Начинающий писатель напишет так: «Я стал членом семьи, с которой не был связан никакими родственными отношениями, и это случилось задолго до того, как я узнал достаточно подробностей из жизни моей семьи и о дилемме, вставшей перед моим отцом, когда я был совсем маленьким».

«Избавьтесь от фамилии Бачагалупо, — писал им обоим Кетчум. — Если Карл будет вас разыскивать, лучше сменить фамилию и спать спокойно». Но Дэнни не захотел менять фамилию. Дэниел Бачагалупо гордился своей фамилией: узнав от отца историю ее происхождения, он испытывал особую, бунтарскую гордость. Несколько лет шантрапа из Западного Даммера дразнила его то «морской свинкой», то «итальяшкой». Дэнни знал: он заслужил право носить фамилию Бачагалупо. Так зачем же менять ее здесь, в Норт-Энде, где полно итальянцев? И потом, если Ковбой начнет их разыскивать, он будет искать Доминика, а не Дэниела Бачагалупо.

Отношение Доминика к своей фамилии было иным. Для него фамилия Бачагалупо всегда была «состряпанной». И потом, это Нунци назвала его своим «поцелуем волка». На самом деле ему было бы куда логичнее назваться Саэтта (кем он наполовину и являлся) или даже Каподилупо, если бы не стыд за трусливо сбежавшего отца. («Этого мерзавца Дженнаро» — как однажды выразился старый Джо Полкари об уволенном и пропавшем неведомо куда уборщике столов.)

Доминик мог бы взять себе множество фамилий. В громадном клане Аннунциаты все хотели, чтобы он стал Саэтта, тогда как бесчисленные племянники и племянницы Рози (не говоря о более близких родственниках покойной жены) хотели сделать его Калоджеро. Доминик не попался в эту ловушку. Он понял, что смертельно обидит всех Саэтта, если станет Калоджеро, и наоборот. В «Vicino di Napoli», где он почти сразу же оказался в учениках у главного повара Тони Молинари и изготовителя пиццы Пола Полкари, ему дали прозвище Гамбакорта — Короткая Нога (беззлобное и относящееся исключительно к его хромоте), которое очень скоро сократили до Гамбы (просто Нога). Однако Доминик решил: за пределами ресторана ни Гамбакорта, ни Гамба не годятся в качестве фамилии для повара.

— А как тебе фамилия Бонвино? — предложил старый Джузе Полкари.

Эта фамилия означала «хорошее вино», но Доминик не пил.

Тони Молинари порекомендовал ему взять фамилию Буонопане («хороший хлеб»), а изготовитель пиццы Пол Полкари — Капобьянка («белая голова»), видимо, потому, что сам с ног до головы был обсыпан мукой. Однако обе фамилии были слишком смехотворными для серьезно настроенного Доминика.

Уже в их первую ночь на новом месте Дэнни догадался, какую фамилию выберет себе отец. Кармелла занимала трехкомнатную квартиру в кирпичном доме без лифта, что стоял возле старой бани, недалеко от кладбища Коппс-Хилл. Горячей воды в квартире не было, и потому на газовой плите постоянно грелись большие кастрюли с водой. Когда они вели вдову дель Пополо из ресторана в ее жилище, Дэнни вдруг увидел отцовское будущее и понял: очень скоро Доминик Бачагалупо окажется, образно говоря, в башмаках утонувшего мужа Кармеллы. Хотя оставшаяся от рыбака обувь не годилась Доминику, повару прекрасно подошла его одежда (оба мужчины были невысокого роста и худощавыми). Вскоре и Дэнни стал носить то, что осталось после Эйнджела. Вполне понятно, что отцу с сыном требовалась городская одежда, поскольку люди в Бостоне одевались совсем не так, как в округе Коос. Дэнни поначалу не внял совету Кетчума и не сменил фамилию. Однако мальчишку не удивило, что его отец едва ли не в первую их ночь в Норт-Энде стал Домиником дель Пополо (в конце концов, он и был поваром «из народа»).