Милый друг Натаниэл П. - Адель Уолдман Страница 40

Нейт поймал себя на том, что сбавил шаг. Впереди, примерно в сотне футов, бежала светловолосая женщина с длинным «хвостом». У нее были красивые ноги и длинная узкая талия. Женщина чем-то напоминала Кристен. Он пристроился за ней.

Жаловаться на потери – дело бесполезное: если он вообще что-то потерял, если не выдумал это все для собственного оправдания. Ему редкостно повезло. Конечно, работа над книгой не была легкой. Пришлось отказаться от двухнедельного книгообозрения, бывшего в глазах мира его единственным притязанием на какой-то статус. Даже верившая в книгу Элайза сомневалась в целесообразности такого шага. «Никогда не знаешь, что будет дальше», – говорила она. Но обзоры не приносили денег, которые оправдывали бы потраченные на них усилия и время. Он вернулся к временной работе, которая оплачивалась лучше и не требовала большого умственного напряжения. Делал корректуру. Занимался всем, чем приходилось, ради чего-то, существовавшего только как вордовский документ, расползавшейся повести об иммигрантской семье, пытавшейся прижиться в американском пригороде в 1970—1980-х; ради работы, которую он поправлял и переписывал на протяжении многих лет, не получая за нее ни пенни. Прошли годы, прежде чем он, сместив фокус с сына на родителей, поймал, похоже, пульс истории, и роман начал формироваться едва ли не сам по себе. Да, работа над книгой была не только тяжким бременем, но и величайшим удовольствием. Нашелся издатель, согласившийся заплатить за книгу, заплатить щедро, так что жаловаться было не на что, ведь он сделал бы все то же самое еще раз, бесплатно. Те бессонные ночи, когда он расхаживал по квартире, мысленно бродя по созданному им в муках миру, – миру, в котором он мог наконец обитать, переходить от одного персонажа к другому, лихорадочно перегоняя в слова не свои, а их мысли, – были экстазом поглощенности и самопожертвования.

Конечно, существовать постоянно в таком напряжении невозможно. Повседневная жизнь требовала опускаться на землю, решать обыденные проблемы и принимать решения. «Международная амнистия» или «Врачи без границ»? Пообедать дома или сходить куда-то? Некоторые вечера заполнялись кое-чем большим, чем просмотр фильма по «Нетфликсу» [61].

Дорожка вырвалась из тени, и тут за него взялась жара. Нейт стал считать дыхание.

Расстояние между ним и похожей на Кристен женщиной сократилось. Нейт поднажал, ломая сопротивление жаждавшего комфорта и отдыха тела. Дорожка огибала теперь искусственное озеро, и хотя воздух оставался неподвижным, высокая желтая трава вдоль берега слегка колыхалась. Тут он и догнал блондинку.

Поднимаясь по последнему, самому длинному склону бегового кольца, он не думал уже ни о чем – сил доставало лишь на то, чтобы удерживать дыхание да регистрировать в коротких промежутках между вдохами детали окружающего пейзажа: деревья справа, лужайку слева, клевую азиатку в футболке Университета Дьюка, бегущую в противоположном направлении, группку велосипедистов…

На вершине холма он заставил себя прибавить еще, хотя и задыхался уже. Последний отрезок пути – дорожка, шедшая чуть вниз, – напоминала туннель, обсаженный с обеих сторон деревьями. Каждый раз, когда нога касалась земли, Нейт повторял про себя «да», укрепляя ту силу, которая заставляла отрывать задницу от кресла и писать, ночь за ночью, брать одну работу за другой задолго до того, как писательство стало удовольствием, когда он хотел одного: напиться или, по крайней мере, сделать что-то пассивное – например, почитать.

В конце кольца Нейт остановился, едва не согнувшись, отдышался и, отдуваясь, пошел дальше, мимо шумной стайки девушек-евреек в кофточках с длинными рукавами и длинных юбках. Дыхание восстановилось быстро. Он проверил время. Двадцать семь минут и двадцать две секунды. Не самый лучший результат на 3.42 мили. Если бы не влажность…

Хотя идея второй книги возникла не вчера, к началу сентября он за работу так и не взялся. Решил не торопиться, основательно все обдумать, а уж потом садиться за стол. Поскольку рецензия на израильскую книжку пару месяцев назад прошла хорошо, Нейт написал редактору, что хотел бы отрецензировать намеченный к публикации роман молодого, но уже популярного британского автора. Ответ пришел не сразу, что немного удивило.

Ожидание затянулось на несколько дней, и результат был совсем не тот, на который рассчитал Нейт. Редактор писал, что заказ уже ушел к Юджину Ву. Нейт не верил своим глазам. Он очень хорошо поработал с израильской книжкой (по крайней мере, ему так представлялось) и считал, что имеет полное право попросить еще одну. И вот – невероятно! – ему предпочли Юджина.

В тот вечер они с Ханной обедали с Аурит. По дороге в ресторан Нейт сказал Ханне, что работу получил Юджин, но свое разочарование постарался скрыть. Жалости от нее он не хотел. Какая неловкость. Тот факт, что Юджина поставили выше, задевал едва ли не сильнее самого отказа, выдавая мелочность и неуверенность, ассоциирующиеся у него с посредственностью. Он не хотел, чтобы Ханна, девушка себе на уме, видела его в таком свете. В их отношениях Нейт всегда играл роль успешного автора. Это он должен проталкивать ее, помогать подниматься! Если бы роли поменялись, пусть даже временно, для него это стало бы еще одним унижением.

Ресторан, в котором они встречались с Аурит, открылся недавно. Аурит выбрала его сама. Но идея родилась у Нейта. Он хотел, чтобы женщины узнали друг друга лучше. Хотя Аурит и действовала на нервы тысячью разных способов, он всегда считал ее одной из самых умных и интересных из всех знакомых женщин. На протяжении нескольких лет Нейт сравнивал с ней тех, с кем встречался, на предмет, так сказать, разговорного жанра. До Ханны такое сравнение получалось не в пользу женщин, с которыми он спал.

В ожидании Аурит Нейт успел просмотреть меню и с раздражением отметил, что цены в заведении выше, чем хотелось бы.

В последнее время он тратил слишком много, мало-помалу поднимая стандарт жизненного уровня, как будто в расчете на то, что полученный за книгу аванс никогда не иссякнет. А ведь совсем недавно ему напомнили, что работа журналиста-фрилансера непредсказуема. И как бы он порой ни романтизировал прошлое, возвращаться к временной работе вовсе не хотелось.

– Привет! Извините! – пропела через пару минут Аурит, посылая им ироничный воздушный поцелуй.

Большая кожаная сумка, солнцезащитные очки и наушники улеглись горкой на столе. Освободившись от бремени, Аурит рухнула на соседний с Нейтом стул.

– Заболталась по телефону с мамой, – выдохнула она. – Дело в том, что моя мама…

Последовавшая за этим история уходила корнями в детство. Из рассказа следовало, что родительница Аурит с давних пор воображала себя особой благоразумной, самоотверженной и серьезной. Созданный собственноручно имидж она поддерживала тем, что постоянно сравнивала себя с другими женщинами…

– … которые никогда не работали, никогда не готовили – а если ждали более чем двух гостей, то обращались к поставщикам, – и занимались бесконечным шопингом, завидовали своим юным дочерям и ни разу в жизни не брали в руки книгу. Ребенком я всему этому верила. И только потом, через многие годы, начала спрашивать себя: где же они, все эти безвкусные, ленивые, мелочные дамы? Я никогда и нигде таких не встречала, тем более – во множестве, разве что, может быть, в «Далласе» [62]. Потом поняла, что единственное место, где они существуют, – это ее голова. И там они играют очень большую роль! Мама может оправдать почти все, потому что по-настоящему, всерьез верит, что имеет полное право рассчитывать на исполнение ее «скромных» желаний, поскольку отличается от других женщин почти идеальным характером.