Гавайи: Миссионеры - Джеймс Миченер Страница 40

– Да он длиннее, чем "Фетида"!

Однако капитан Хоксуорт, как истый китолов, мало уделял внимания длине. Оценивающе оглядев добычу, он вновь заметил:

– Да, настоящее чудовище. Не менее восьмидесяти бочек, а то и все девяносто.

Когда огромного кашалота принайтовили к правому борту, возле шаткой платформы, чернокожий матрос с Островов Зеленого Мыса ловко запрыгнул на тушу и попытался большим ножом прорезать в коже отверстия, достаточные для закрепления крюков, уже спущенных вниз. Однако ему никак не удавалось справиться с задачей, несмотря на все его проворство, и когда "Карфагенянина" ветром наклонило в сторону, один из раскачивающихся крюков смахнул матроса со скользкой кожи кита в океан. С дюжину стремительных акул, привлеченных кровавым следом, оставленным китом, тут же бросились на матроса, но его товарищи, тыкая и полосуя их ножами для ворвани, отогнали хищниц. Ругаясь по-португальски, матрос снова взобрался на тушу. Хотя он был весь перепачкан и китовой, и акульей кровью, ему удалось все-таки завести крюки на положенные места, и размотка началась. Правда, перед этим следовало ещё отделить огромную голову кашалота, весящую несколько тонн, и закрепить её у кормы.

– Эй, ты, закрепи вон тот крюк в голове! – скомандовал капитан чернокожему матросу. После того как тот проворно исполнил приказание, несколько его товарищей, вооруженные острейшими ножами на длинных древках, аккуратно от резали кашалоту голову.

Затем этими же ножами они принялись подрезать кожу животного от головы к хвосту, так что она, спирально закручиваясь, повисла над морем. Когда опытные моряки работали, они время от времени останавливались поразвлечься и тыкали своими импровизированными копьями особо обнаглевших акул, крутившихся тут же в ожидании дармовой пищи. Когда нож выдергивали, акула встряхивалась, словно лошадь от укуса пчелы, и продолжала свое дело.

Матросы, стоящие у линей, ведших к крюкам, принялись тянуть их, в результате чего полотнище ворвани постепенно поднималось на палубу, в то время как туша кита медленно поворачивалась вокруг своей оси. Когда уже с дюжину футов отделенных кожи и жира оказались на палубе, крюки переставили на другие места, и операция продолжалась. С тем, что оказалось на палубе, поступали так: жир нарезали огромными брусками и отправляли в котлы для перетапливания, а то, что пока не помещалось, временно складывалось в бочки.

Наконец, когда кита разделали до голого скелета и намеревались уже выбросить остатки акулам, все тот же чернокожий матрос забрался на хвост кашалота и сноровисто нарезал с дюжину огромных стейков.

– Отхвати кусочек печенки! – крикнул ему кто-то, но в этот момент матрос почувствовал, что соскальзывает туда, где щелкают жадные челюсти акул, и оставил свое занятие. Он уцепился за линь, и, раскачавшись, мгновенно очутился на платформе. Последним ударом ножа, больше напоминающего турецкий ятаган, один из матросов перерубил веревку, удерживающую лопасть хвоста, и разделанная туша отправилась к акулам.

После этого голову гиганта рассекли на три части и втащили на борт, где полуобнаженные матросы вычерпали из неё более двух дюжин бочек драгоценного спермацета, который позже будет переработан в свечи или использован в косметической промышленности.

При наступлении сумерек опустошенные части головы исполина были выброшены в море, где ещё двенадцать часов назад они содержали крошечный мозг и управляли телом голиафа, помогая ему справляться с волнами. И только тогда капитан Хоксуорт воскликнул:

– Бог был щедр и милостив к нам, и мы смогли на время отложить свои молитвы. Но теперь котлы могут работать и без нас, а мы будем молиться.

Он собрал всю команду на скользкой от китового жира палубе, но Эбнер Хейл наотрез отказался участвовать в службе, поэтому Джону Уипплу пришлось взять на себя молитвы и пение гимнов и прочитать импровизированную проповедь, на которую его вдохновила морская охота. Для этого он использовал строки из псалма: "Как многочисленны дела Твои, Господи! Земля полна произведений Твоих. Это море – великое и пространное: там пресмыкающиеся, которым нет числа, животные малые с большими. Там плавают корабли, там этот левиафан, которого Ты сотворил играть в нем. Да будет Господу слава во веки!"

В заключительной части проповеди голос Джона стал почти смиренным:

– Из беспокойной пучины Господь поднял левиафана. Из безграничного океана он приносит для нас свои богатства. Но из океана человеческого он обеспечивает нас богатствами не сметными, поскольку левиафан человеческого духа неизмеримо больше, и богатство его считается не бочками спермацета. Оно исчисляется любовью, благочестием и верой. Так пусть же мы, все те, кто сумел справиться с этим громадным китом, захватим в своей жизни ещё более гигантского левиафана человеческого взаимопонимания.

Было заметно, что капитана Хоксуорта взволновала эта проповедь, и он прокричал:

– Кок! Приготовь нам хорошей еды! Мы должны отпраздновать столь замечательное событие.

– Но нам необходимо возвратиться на "Фетиду", – осторожно предупредил его Эбнер.

– Да забудьте вы о "Фетиде"! – прогремел капитан. – Сегодня выспитесь здесь. – С этими словами он провел миссионеров в ту часть корабля, где находилось его жилище. Едва попав туда, молодые священники буквально остолбенели. Каюта оказалась весьма просторной, на столе была разостлана чистая зеленая скатерть. Комната для отдыха капитана также представляла собой большое помещение, отделанное красным деревом. Повсюду были расставлены всевозможные поделки из китовой кости. В спальном помещении располагалась огромнейшая кровать, застеленная свежим бельем и подвешенная на карданах, так что если даже "Карфагенянину" приходилось встретиться со штормом, капитана это никоим образом не должно было волновать. К стене был приделан книжный шкаф, в котором преобладали книги по географии, истории, литература об океанах, а также имелось несколько томиков поэзии. Одним словом, в сравнении со скромной и даже скудной "Фетидой", это судно можно было назвать образцом роскоши.

Еда тоже оказалась достойной этого судна. Капитан Хоксуорт пояснил, говоря низким приятным голосом, словно пронизывающим всю каюту неким магнетизмом:

– Для того чтобы добывать китов, нужно много работать и отчаянно сражаться. Мы никогда не выберем того, что находится на втором месте, поэтому и еда у нас всегда должна быть только первосортной. Это очень счастливый корабль. Кстати, преподобный Уиппл, когда это плавание закончится, мне уже будут принадлежать две трети "Карфагенянина", а к концу следующего рейса судно полностью перейдет ко мне.

– У вас тут просто замечательно, – искренне похвалил каюту Уиппл.

– Красное дерево я достал в Маниле. Понимаете, в следующий раз меня в плавании будет сопровождать супруга. – Он неловко усмехнулся и пояснил: Если кэп берет с собой жену, некоторые моряки из команды начинают называть такое судно "Куриный фрегат", а есть и такие, кто ни за что не взойдет на борт "Куриного фрегата". Но попадаются и те, кому это даже нравится. Считается, что в этом случае проблемы питания и медицинской помощи решаются куда лучше.