Перевод показаний - Джеймс Келман Страница 40

Он был заграничное начальство. Ткнул в меня пальцем, говоря, Ага, так ведь ты человек известный, Нет, не известный, я тень в этом мире. Подойди-ка сюда, мы тут ничего не выдумываем, садись. Стул рядом с ним, он указал. Я сел, а он мне говорит, Эти люди движутся так, словно на них темные шинели или плащи. Они мучают сами себя и каждый другого, и верят, будто совершают героические деяния, только это не так.

Я только слушал. У меня в руках были все формы контроля. Я контролировал все, так я считал, и то, как я себя поведу, и больше, контроль движений, как я буду править собой, тщательный, да, чтобы я мог смотреть на всяких таких личностей, слушать тех, кто станет со мной разговаривать.

He повезло им в тот день.

Бдительный, безтрусости.

Люди часто бывают не виноваты

Они так и продолжали прислуживать, пока другие продолжали править. (Кто говорит о детях?)

Возобладала форма безумия. Когда они говорят, никто их не слушает, вместо чем делать выводы из того, что было сказано, а если кто улыбается, так тем хуже.

Эти люди испытывали благодарность за то, что им дали жить. Они заискивали перед богами. И среди этих богов были начальства. K начальствам они возносили молитвы, чтобы им дали прислуживать самозабвенно, до гроба, охотно, все, о чем они просили, нельзя ли оставить их как есть, как были, сохранить, что они имели или имеют, и только, а если у них и нет ничего, если так, пусть так и будет, они претерпят любое зло, лишь бы выжить, продолжая цепляться за то, что у них есть, за ничего, да, ну конечно, о чем тут просить, вот сейчас мы тебя, иголочкой.

Это великое и изумительное явление, что никто ничего об этом не знает, ни о чем этом.

Они не вступают в борьбу, чтобы их семьи смогли отыскать способ спасения. Это нет, не борьба.

Этого никто не распространяет.

Раз они хотят не противостоять

Сила сводит на нет любое родство. Вот во что они верят. A это сила.

Они переоценивают положение.

Bo мне они этого не увидели. Хоть смейся.

Ненависть, скрытая за словами, это сплошь и рядом

Тот, кто обучен чтить

Никакой разницы, взрослые, дети, никакой

когда они на меня смотрели, это были не взгляды, которые должны бы встречаться, и не могут, между равными, среди человеческих существ

Они были терпеливы, но насторожены и пытливы насчет меня, что я выжил, как я явился к ним. Нет, но как же я к ним явился. Они предложили мне сесть, да, отдохни, отдохни вот здесь. Он тоже, которого я наметил, заграничное начальство, так он сказал, верю ли я в это, может и верю. Все полагали, что им известно, но что им было известно, если вообще что-то было, да ничего ни о чем, ни обо мне, обо мне, мне, они ничего не знали, он ничего не знал, думая, что меня легко поймать в западню, вот так, коллега с марса. У них даже представления не было. Затем ли я здесь, чтобы наставить их, нет, не затем. Мог ли кто другой сделать это, нет, я так не думаю. Было ли это возможно, не думаю. Чем была моя жизнь. Прибыл ли я из мест, из территории, такое ли это место, где обитают люди. Один ли я из этих людей, отдельный собрат, человек особенный, существо, как человеческое существо, кто я.

что им со мной делать, что думать обо мне. Что такое храбрость. Я знал ее в людях

Разговоры редко ведутся прилюдно, рисковать никому неохота. Выслушать, задуматься, этого довольно.

Я должен говорить, что мне сказать, кому должно быть сказано, заграничному начальству, который из совета государственной безопасности, который ко мне, который ткнул в меня пальцем. Каждый другой улыбается, терпеливо

и ничего кроме действий, которые они выполняют, чтобы выжить. Пережить момент, я уже говорил.

Я так о них думаю, и тогда думал так, что они существуют, пока еще могут ходить, а после ложатся на спину, на бок, и умирают.

Эта моя храбрость

A они тем временем ждали.

Хотя никто и не ждал, не было никого, ни детей, ни женщин. Мужчины женщины мальчики девочки все равны, и младенцы тоже, слушай младенцев, как они дышат, вслушайся в эти легкие, они у младенца, младенца семидесяти лет, младенец не может дышать, младенческие легкие. Что я должен был сделать. Я могу быть честным, могу нечестным. Кто возвращается в наш дом

Позвольте мне через это пройти, я смогу пройти через это. Так я сказал ему, всем им, таким начальствам, какие могли там быть. Скрывать-то тут нечего. Да ничего и не скроешь. Дом, у меня нет дома, поэтому я не могу отправиться туда. A родители, дедушки-бабушки есть. Тут нечего скрывать. Да ничего и не скроешь. Вы хотите этого от меня, если вы требуете

Так было сказано. Да, я сказал это им, я и от других это слышал

Голоса продолжаются. И пусть их. Что мы тут можем

«эти люди»

поделать. Я ничего и не мог, ничего другого. Приговора не было, никакого. Ho я все равно должен был отвечать, да.

Это не храбрость. Если они убьют меня

Станут пытать

И люди также присматривались. Конечно. Эти эмоции не спасают, они бессмысленны.

Наблюдение, оно ведь на пользу людям. Мы одобряем или нет, одобряем, отвергаем, осуждаем. Они могли бы начать с меня, наблюдать без определенной цели. Я говорил это им. Некоторые отвечали, что этих вопросов лучше не касаться, не вдаваться в подробности, видеть в них силу будущего, даже индивидуально, применяемую безопасностями при ведении дел, пусть даже ко мне

так что вот, это я и хотел сказать

мои движения, разговор с ними

да, это дураки, все знают, и заграничное начальство тоже, думающее так