Московские сказки - Александр Кабаков Страница 40

С этими словами он сунул руку в карман брюк, как раз в промежуток между лампасами, и вынул оттуда обычный спичечный коробок. Генштабовские руки коробок приоткрыли, раздвинув, генштабовский глаз глянул внутрь, голубое сияние на миг выскользнуло из коробка, но тут же было вновь скрыто, так что никто из выпивающих офицеров и внимания не обратил…

На этом все и было, собственно, закончено. Стену построили то ли по докладу, то ли из общих соображений, а генерал (уже генерал-лейтенант, кстати) Печко вскоре был награжден второй Золотой Звездой с вручением всего, что полагалось за выполнение, конечно, опять же «особых заданий командования», за что же еще. И Печкина карьера пошла круто набирать высоту, как ракета класса «земля-воздух», командовать которыми он и был впоследствии назначен, к удивлению некоторых менее выдержанных товарищей. Политически незрело возмущались товарищи тем, что завхоз — вообще-то генерал Печко действительно служил по линии управления тыла — назначен на такую боевую должность. То есть встречались и тогда в армии, надо признать, отдельные даже крупные командиры, неправильно понимавшие кадровую политику и ставившие во главу угла чисто профессиональные качества, а не морально-политический облик в целом…

Однако вернемся в бункер. Там несущие боевое дежурство подчиненные маршала Печко уже говорят одновременно по всем железным спецтелефонам с бронированными трубками, там уже звучат, смешиваясь, серьезные, но неразборчивые команды, там полным ходом идет подготовка к боевой, товарищи офицеры, работе. И сам маршал сидит посреди всего этого бардака, каковым всегда являются военные действия хоть в чистом поле, хоть в океане, хоть на небе, хоть в подземном бетонно-стальном бункере главного командования противовоздушной обороны. Сидит маршал, хмурит брови глаз, собирает морщины лба, напрягает скулы щек, сжимает губы рта, крутит диск красного телефона с гербом — пытается связаться известно с кем для получения последних указаний по дальнейшим действиям в условиях нештатной ситуации, слушаюсь, товарищ первый секретарь, так точно, товарищ первый секретарь, понял, товарищ первый секретарь!

Но не к кому обратиться бедному маршалу.

Потому что занят, мать бы, телефон, мать бы, правительственной связи, мать бы ее, товарищи! Занято и занято, бип-бип-бип, как тот спутник, честное слово! Сколько ж можно говорить по телефону?

А это не вам судить, товарищ Печко. Не вам обсуждать использование правительственной спецсвязи первыми лицами партии и государства. И не касается вас то, что в данный момент по занятому телефону пересказывается анекдот про армянское радио, про то, можно ли построить социализм в отдельно взятой Армении. И не следует вам говорить, что анекдоты про радио, мол, пусть бы по радио и рассказывали, дошутитесь, товарищ Печко. Вы лучше, маршал, принимайте решение, как требуется по вашей должности, доверенной вам Центральным Комитетом и лично Верховным главнокомандующим. Ну?!

— Уничтожить нарушителя государственной границы! — приказал, не дозвонившись, маршал Печко Иван Устинович на свой страх и риск.

И ровно через год скончался от обширного инфаркта в Центральном имени Бурденко госпитале.

Велик Великий и каждому уготовил награду по делам его, то звездами с небес осыпал, а то последнее достояние отнял — и вновь повторим мы: «Велик Великий и всемогущ!»

Рвутся в небе огненные шары, вот уж прожжен ковер в трех местах, словно огромный курильщик стряхнул на него искры от своей страшной сигареты.

— Поразить одной ракетой! — приказал маршал Печко, и действительно, уже буквально пятая ракета попала в ковер, прошла, не взорвавшись, через него насквозь, так что от дорогой вещи остались только дырка и кайма, на которой кое-как удерживались известные нам слабые люди.

— В связи с техническими неисправностями наш ковер совершит вынужденную посадку, — объявила Зульфия. — Просьба не курить и застегнуть…

Однако она не договорила, поскольку потерявший из-за дырки подъемную силу ковер спикировал к чертовой матери в лес, стряхнув с себя в разные стороны пассажиров.

Представьте себе эту картину: драный, дырявый, словно матерчатый бублик, ковер, тихо планирующий в темно-синем, исколотом звездами небе, и огненные букеты, расцветающие один за другим, словно жуткий фейерверк, и каждый такой огонь на мгновение делает невидимыми и звезды, и само небо — только светло-желтый пожар вспыхивает в вышине… И люди летят с небес.

Но никто не пострадал.

Иванов, например, упал на ель и плавно сполз по ее веткам, весь облепившись иголками, но, вопреки народной мудрости, почти не ободравшись. Бесплотный, понятное дело. Да ему и при жизни везло до самого ее мгновенного конца — женщины его любили, беды если и сваливались, то в каком-нибудь терпимом варианте, все необходимое доставалось без особого напряжения сил. Такой он был человек, легкий и приятный, такая ему и судьба досталась, что на этом свете, что на том. Сполз по дереву тенью, пососал оцарапанный палец и поплыл над тропинкой по направлению к большой дороге, на шум проезжавших грузовиков. И это все о нем.

А Илюша Кузнецов угодил, понятное дело, на свое еврейское счастье, в болото. Вылез весь в грязи, отвратительно пахнувший гнилой водой — кошмар! Но тоже без физических повреждений. Встряхнулся по-собачьи, поправил непоправимо косо сидевшие очки и побрел на тусклый свет ближней железнодорожной станции, держа за уголок важный документ из ОВИРа, случайно оказавшийся в кармане, и суша его на ходу. Так пришел он на станцию, сел в проходивший грузопассажирский, вернулся в Москву, а с утра уже стоял в очереди таких же отщепенцев, чтобы получить от работников Ленинской библиотеки штамп на те из принадлежавших ему книг, которые изданы до 1947 года и которые он хотел вывезти за рубежи СССР. Ему было известно, что штамп будет таким: «Музейной ценности не представляет, вывозу не подлежит» — но попробовать все равно стоило, да? Или вы считаете, что нет? В общем, уехал в конце концов наш неудачливый угонщик ковров, уехал, выпустили в семьдесят втором году через Италию. Ну, и что толку? Изъездил весь мир, а все равно вернулся и живет сейчас в Москве без регистрации, что же касается израильского гражданства, то кому оно помогло, скажите, кому? Так вот он и странствует, болтается, как хризантема в аквариуме. Будто Вечный Жид какой-то, извините за выражение. И это все о нем.

Теперь несколько слов о Леонарде Сурьяновиче Хвоще, инакомыслящем. Куда именно он упал, мы достоверно не знаем, во всяком случае, пока падал, не было никаких сомнений, что попадет на территорию Советского Союза, а как приземлился, возникли версии. По некоторым данным, он оказался в братской Польше, принял там другую фамилию и под ней участвовал в известных событиях как активист «Солидарности» — на многих фотографиях он виден позади Валенсы с усами еще более пышными, чем у самого Лешека. Из других источников известно, что уже утром он появился в мюнхенской студии радио «Свобода» и выступил с сообщением о том, что советские власти распорядились сбивать самолеты с мирными пассажирами в случае, если возникает угроза угона их за границу. Эта версия представляется более правдоподобной: во-первых, сохранились соответствующие записи в архивах «Свободы» и несколько заметок в подшивках европейских и американских газет того времени, во-вторых, некоторое время спустя мы сами, собственными глазами видели Леонарда в Мюнхене. Он шел, явно направляясь на печально известную радиостанцию, через Энглишгартен, скрипел каблуками удобных ботинок по гравию пешеходной дорожки, был одет в баварский зеленый пиджак с бархатными лацканами и без воротника, выглядел прекрасно. Мы раскланялись и пошли каждый своею дорогой — он все дальше по наклонной плоскости клеветы на страну, которая вырастила его и дала образование, а мы в сторону пешеходной торговой улицы, в надежде купить перед возвращением на родину недорогой, но приличный костюм, из тех, которые лучше всего покупать именно в Германии… Впрочем, возможно, все это чепуха, а Леонард Хвощ никогда не покидал отечества, дождался перестройки, стал депутатом и даже телеведущим — во всяком случае, в этих качествах он памятен многим. В конце концов, не важно, куда он упал и куда потом поднялся, он Леонард Сурьянович Хвощ, человек знаменитый. И это все о нем.