Елка. Из школы с любовью, или Дневник учительницы - Ольга Камаева Страница 40

В последнее время он к нам зачастил, и что-то мне подсказывает — чаще, чем того требуют командировки. Он, в общем-то, неплохой. Не пьет, не курит; хоть и не при большой, но должности — из тех, кого называют «положительными мужчинами».

Но как-то все у них с мамой слишком уж тихо, спокойно: то украдкой ручку ей погладит, то за плечико приобнимет… Понятно, что не дети, не шестнадцать лет, но ведь и не старички! Я с Сережкой наговориться не могу, а они сидят, друг на друга посматривают и чай пьют.

Необычное ощущение — завтракать в мужской компании. Как-то я от него отвыкла. Точнее, никогда и не привыкала. Днем или вечером многие бывают, но утром дома только свои. А своих мужчин у нас нет.

— Может, сходим сегодня в ресторан? А, девушки? Посидим втроем, по-семейному, — словно прочитал он мои мысли.

«По-семейному!» Я чуть не поперхнулась. Вот тебе и тихушники! Я-то думала у них одни ахи-вздохи, а у них уже все сладилось!

Я посмотрела на маму, но она засуетилась, убирая со стола посуду и старательно отводя глаза. Ясно: не давит, хочет, чтобы я сама решила.

— У меня на вечер планов вроде не было, — сказала я неопределенно, на всякий случай оставляя отходные пути свободными.

— Вот и замечательно! — Согласие мамы Леониду Петровичу, похоже, не требовалось.

— А у вас, смотрю, планы не только на вечер, — ляпнула я довольно грубо.

На несколько секунд на кухне повисла нехорошая тишина. Спас знакомый стук в дверь. Не дотягивающаяся до звонка Лина привычно выбивала звонкую дробь: тук, тук, тук-тук-тук. Я бросилась к двери со скоростью убегавшего с места преступления нашкодившего котенка. Распахнула дверь и увидела у ног Лины большую коробку, перевязанную пышным алым бантом.

— Вот. — Лина торжественно плюхнула увесистую картонку на диван. — Мама сказала, это — послушным дочкам! Мне и тебе. Я сама открою! — торопливо добавила она, строго погрозив пальчиком.

Внутри оказался смешной, в ярком полосатом колпачке и синей курточке Буратино. В руке, как и положено, он держал пластмассовый ключик, на утреннем солнце блестевший краской совсем как золотой.

— Это мой друг, — сразу заявила Лина, крепко обнимая куклу. — Самый-самый лучший.

Я заглянула в коробку, там было пусто.

— А мне-е-е? — разочарованно протянула я. Тоже мне, великовозрастное дитятко. А нечего было обещать.

Лина отняла игрушку от груди, и в кармашке курточки мы увидели записку.

«Поздравляю самых милых и симпатичных на свете девчонок! Линушка, не жадничай, один ключик отдай тете Лене.

Сергей».

На этот раз поиски были скорыми: маленькая бархатная коробочка обнаружилась в кармашке Буратиновых штанишек. Сердце мое екнуло, как екнуло бы оно у каждой, увидевшей эту заветную и столь желанную девичьему сердцу вещицу. Мама ахнула, а Линушка радостно захлопала в ладоши, предвкушая очередной сюрприз.

На белом атласе лежал еще один ключик. Намного меньше первого, но зато действительно золотой. Прикрепленный к маленькому картонному сердечку, он означал совершенно очевидное: оно — твое. Владей.

Я растерялась. Рядом сидели только мама и Лина, которая вряд ли что-то поняла, но меня смутило даже их присутствие. Потому что признания в любви надо получать не прилюдно. Они не терпят лишних взглядов и ушей. Как там у Шекспира?

Люблю — но реже говорю об этом,

Люблю нежней — но не для многих глаз.

Торгует чувством тот, что перед светом

Всю душу выставляет напоказ.

С классиком не поспоришь. Тоже терпеть не могу публичных объяснений. В них, демонстративных и показушных, больше любви к себе: вот я какой! а я еще и так могу! ай да молодец!

Зануда ты, Ленка, неблагодарная. Тебе дарят, а ты еще выделываешься. Тень на плетень наводишь.

Неправда, я благодарная, просто говорю свое мнение.

Так вот, это тот самый случай, когда оно действительно никого не интересует. Даже тебя саму. Кстати, почему бы, собственно, с Шекспиром и не поспорить? Типичная философия обленившегося мужа. За которую ты — не отпирайся! — держалась просто потому, что признаниями не избалована. Теперь от нее отвыкай.

P.S. С Леонидом Петровичем отношения больше не выясняли. Ужин прошел в теплой дружеской обстановке. Стороны обменялись мнениями по различным вопросам, в завершение вечера сделали общее фото на память. Все согласно утвержденному протоколу.

Точно — зануда.

11 марта

Приколола брошку на пиджак и весь день косилась — не потеряла ли? Лиля сразу поняла, от кого подарок.

— Ключик, значит, подбирает. Или уже… подобрал?

Ее многозначительное хихиканье покоробило.

— Вечно ты… — запнулась я и неожиданно сгрубила: — Лучше к своему мужу ключ подбери, желательно гаечный. А то приедет, опять будешь по соседям бегать, милицию вызывать.

А нечего вечно свой нос в чужие дела совать!

— Смотри как завелась, — продолжила подначивать Лиля, не обращая на мой выпад совершенно никакого внимания. — А что отбрыкиваться-то? Серега у тебя парень видный, а уж какой заботливый… Если самой не нужен, только шепни, мы его быстро к рукам приберем. Ну не я, так Наташка, она у нас девушка незамужняя. Правильно говорю? — толкнула она в бок вдруг покрасневшую Наташу.

Щас, держите карман шире.

Но дома ключик от лацкана отцепила. Мне теперь казалось, что каждый, увидев его, тоже будет — пусть и мысленно — хмыкать: «Или уже… подобрал?» Пачкать его любопытными взглядами, грязными мыслями. Пусть лучше дома лежит.

Пока вертела брошь в руках, сделала маленькое открытие. И опять не очень приятное.

Когда я еще не ходила в школу, любимым моим развлечением было сесть у старенькой радиолы и поставить пластинку с какой-нибудь сказкой. Я забиралась в кресло, довольно просиженное и напоминавшее большое птичье гнездо. Пряталась в его уютном тепле, укутываясь в мамин пуховый платок, и в который раз слушала историю про глупого голого короля, ловкого Чиполлино, веселых бременских музыкантов. Игла мерно отскрипывала круг за кругом, но иногда нетерпеливо перескакивала бороздки или вовсе строптиво съезжала к центру. Тогда я привставала, на мгновение выныривая из нежного, нагретого тепла, быстро ее поправляла, и чуть хрипловатые голоса опять уносили туда, в яркий мир удивительных историй…

В продолжение «птичьей» темы: любимой моей сказкой был не «Аленький цветочек» и даже не «Золушка», а «Гадкий утенок». Потому как про первых двух девиц сразу было понятно, что писаные красавицы, пусть даже сначала и не в царских нарядах. У утенка своя история: невзрачный, никто в его сторону даже не смотрел, и вдруг — великолепный, гордый, свободный. В один миг, просто потому, что время пришло. Я была слишком мала, чтобы понимать, красива я или нет. Но сказка гарантировала: будешь обязательно. И я ей верила. За эту веру и любила.