Голос пойманной птицы - Джазмин Дарзник Страница 40

В иные времена – впрочем, не очень далекие – такую женщину, как я, женщину, запятнавшую свою честь, женщину, которая, несмотря на угрозы, покрыла семью позором, заключили бы в государственный дом умалишенных, тимарестан. В этом заведении, выстроенном в прошлом веке, обитали презреннейшие из городских парий: эпилептики, опиумные наркоманы и все, кого считали душевнобольными, то есть равани – психически больные. В тимарестане заблудшую приковали бы к койке и заперли в палате немногим просторнее гроба, откуда она, скорее всего, уже никогда бы не вышла.

По иронии судьбы меня заключили не в тимарестан, а всего лишь в клинику доктора Резаяна. И там я не лишилась рассудка (а если и лишилась, то ненадолго), однако время, проведенное в клинике, переменило меня бесповоротно.

Клиника стояла среди поросших буйной растительностью холмов в деревушке Ниаваран ^[34], километрах в пятнадцати к северо-востоку от Тегерана. Главное здание, как и другие дворцы, выстроенные в конце XIX столетия, украшали мраморные колонны, искусная, расписанная вручную плитка и зеркальная мозаика. На участке в гектар с лишним французский ландшафтный архитектор разбил четыре регулярных парка с аллеями платанов и кипарисов. До летней резиденции шаха с ее пространными регулярными парками и величественными беседками, охотничьими домиками и сосновыми борами было менее пяти километров.

Прежде это была усадьба. Здесь обитал какой-то аристократ с многочисленными женами и детьми, служанками, слугами, конюхами, садовниками и казначеями. Но это было очень давно. Аристократ со всем семейством (кроме тех, кто упокоился в расположенной неподалеку усыпальнице) перебрался во Францию. Дом замкнулся в себе, понемногу приходил в запустение, но однажды усадьбу увидел доктор Фарамарз Резаян, уважаемый и деятельный психиатр, и счел, что она идеально подходит для привилегированных больных.

В бывших просторных гостиных и величественных покоях разместились общие спальни и душевые, изоляторы, смотровые и операционная. На смену запустению в клинике Резаяна явился порядок, пытки именовали «лечебными процедурами», однако таинственность, окутывавшая прежний тимарестан, не только сохранилась, но и упрочилась. Снаружи клиника ничем не отличалась от любого другого роскошного ниаваранского особняка, а окружавшие ее высокие каменные стены надежно скрывали от глаз прохожих то, что творилось внутри, не выдавая ее назначение ни вывеской, ни табличкой.

Если бы вы по какой-то причине задумали разыскать меня в клинике Резаяна, уверена, вам нипочем это не удалось бы. Допустим, вы даже сумели пробраться за внешнюю стену толщиною в метр: вас все равно не пустили бы в кованые ворота. Вам оставалось бы лишь любоваться под сенью платанов и кипарисов больничным парком, и вы увидели бы, что он не просто прекрасен: он безупречен.

* * *

Небо было разрезано на куски. Меня охватил ужас, когда я открыла глаза и увидела синее небо, странно располосованное толстыми железными прутьями. Перед мысленным взором мелькали картины: Полковник, мой брат, незнакомец в лавандовом галстуке; но когда я попыталась припомнить, как попала сюда, у меня ничего не вышло.

Я приподнялась на локтях и осмотрелась. Каморка три на три метра, голые стены, из декора – лишь лампа на потолке. Жарко, душно, воняет содой и хлоркой, отчего меня затошнило сильнее. У противоположной стены – еще одна узкая железная койка. В то утро она пустовала, но на простыне остался след тела, что недавно лежало на ней.

Я свесила ноги с кровати, комната наклонилась, закачалась, и я упала обратно на матрас. Когда перед глазами прояснело, я увидела, что на мне больничная сорочка. Я заметила на груди свежее пятно рвоты, попыталась вытереть его краешком простыни, но пальцы не слушались, и я оставила попытки.

Я уставилась в потолок, вспоминая, как здесь оказалась, но голова была как в тумане. Я ничего не соображала.

Чуть погодя я снова попробовала встать. Койка, на которой я лежала, была накрыта клеенкой, и, когда я шевельнула ногами, она зашуршала. Оказалось, что я с трудом, но могу доплестись до окна. Опираясь на стену, чтобы не упасть, я выглянула наружу. Внизу был дворик с фонтаном и кустами; что дальше, за стеною парка, я не разглядела.

У меня кружилась голова, дрожали ноги, но я, пошатываясь, вышла из комнаты и поплелась по длинному широкому коридору. Через равные промежутки в потолке были устроены окна, и на голые плиты пола хрустальной пылью сочился свет. В голове немного прояснилось, но я опасалась, что меня вновь одолеет дурнота. В коридоре было пусто и тихо, но из открытой двери в дальнем его конце доносились голоса.