Деньги - Поль-Лу Сулицер Страница 4

Я почти не слушаю его, чувствуя ужасную слабость из-за подступающей тошноты, и безуспешно пытаюсь открыть глаза.

– …вы можете рассчитывать только на себя. Вот ваш чек на десять тысяч фунтов стерлингов. Будьте осторожны – он на предъявителя. Подпишите здесь и здесь.

В какие-то невероятно малые доли секунды я осознаю, что попал в жестокую ловушку, которая только что захлопнулась за мной. Возможно, я придумал это уже потом, когда узнал всю правду, но факт тот, что я подписал все его бумаги.

Аэропорт.

– Может, вы хотите перекусить или выпить чего-нибудь горячего?

Теперь он беспокоится обо мне. При этом он по-прежнему холоден. На нем костюм из магазина готовой одежды, но хуже всего то, что у него вид завсегдатая этих магазинов; он носит грубые кожаные туфли из разряда тех, которые покупают потому, что они долго служат; у него часы на цепочке, и время от времени он поглядывает на них, будто не доверяет настенным часам в зале.

Я не ответил на его вопрос. Он ведет меня к стойке компании British Airways, где покупает билет Лондон – Момбаса, расплачиваясь картой Diners Club. «Да, в одну сторону». Вместо того чтобы передать билет мне, Морф оставляет его у себя, и мы направляемся к входу в чистую зону аэропорта, предназначенную только для авиапассажиров. Я пользуюсь этим моментом, чтобы улизнуть. Растворяюсь в толпе, прячась за группой пакистанцев в чалмах. Захожу в цветочный магазин и обращаюсь к молодой продавщице, у которой голубые глупые глаза, плоская грудь и большие красные руки прачки:

– Вы можете доставить цветы? Белые розы, это для девушки.

Пишу имя и адрес, и это вызывает у нее настоящий шок.

– Бромптонское кладбище?

– Тридцать четвертый ряд западного сектора. Ее похоронили сегодня утром.

– Карточку с подписью не надо, просто белые розы.

Я подписываю чек и отдаю его продавщице.

– Десять тысяч фунтов. Я хочу сказать: белых роз на десять тысяч фунтов. И вот еще шесть пенсов. У вас будет достаточно времени убедиться в том, что чек настоящий. Много времени. Что касается монеты, то она тоже настоящая, гарантирую вам это.

Когда я получаю от нее долгожданную квитанцию, появляется Альфред Морф, это растерянное и запыхавшееся ничтожество. Я говорю ему:

– Пойдемте же, мой любезный Альфред.

Он ошеломлен, дважды поворачивается в сторону цветочного магазина, возможно, задаваясь вопросом, что можно сделать и есть ли у него хоть малейшая возможность как-то вернуть деньги. Теперь уже я должен тащить его за руку. Мы подходим к стойке регистрации. Здесь он предъявляет наши билеты: мой – в Кению и свой – до Цюриха. Мы входим бок о бок в чистую зону. Я направляюсь к книжному киоску. Мне повезло: я нахожу замечательную книгу Карен Бликсен «Из Африки», которую еще не успел прочесть. Беру книгу и прошу Морфа:

– Не могли бы вы, любезнейший, заплатить за книжку. Вы ведь знаете: я на мели. У меня больше нет даже шести пенсов.

Спустя час с небольшим мой самолет, пробивая толщу облаков, взмывает в небо. Я начинаю читать. Я чувствую голод, сильный зверский голод, которого не испытывал уже несколько дней, и это похоже на возрождение, на то, что после месяцев и даже лет безумия все начинает налаживаться. Уже восемь часов и десять или двадцать минут. Я открываю книгу и несколько раз перечитываю первые строки:

«Я владела фермой в Африке, у подножия нагорья Нгонг. Поблизости, всего в двадцати пяти милях к северу, проходил экватор. Сама ферма располагалась на высоте двух тысяч метров над уровнем моря…»

Выходит, что африканская ферма Карен Бликсен находилась в Кении. В Кении. Я тщетно ищу карту, о покупке которой должен был позаботиться в аэропорту. Где, черт возьми, находится Момбаса по отношению к Нгонгу, о котором говорится в книге?

Самолет уже набрал высоту, шум моторов заметно убавился, а расположенные впереди ряды кресел вернулись в горизонтальное положение. В голове – бесцветная пустота, немного похожая на слабый свет, заполнивший этот безликий салон. Мои мысли возвращаются к цветам. К белым розам, к горе белых роз. Килиманджаро? Не знаю.

Рука скользит в пустой карман.

И это как удар по самолюбию. Никогда, больше никогда. Ничто не заставит меня смириться с этим. Моя рука будто сжимает что-то твердое и горячее, нежное и в то же время ужасное.

Я чувствую, как губы шепотом зовут его.

Я слышу, как мой голос произносит это заветное слово:

«Деньги!»

Я никогда не имел дело с деньгами. Меня это не беспокоило. Но только что все изменилось. Бесповоротно.

Я ношу яркую и звучную фамилию, которая ассоциируется с танцем. Во всяком случае, так я это воспринимаю, и в моем представлении этот танец всегда сопровождается почти варварской музыкой, по меньшей мере дикой, яростной, очень веселой и танцевальной. И поспешный отъезд в тот ноябрьский вечер из Лондона к африканскому солнцу стал для меня началом этого танца.

Моя фамилия Симбалли.

2

В аэропорту Момбасы я сажусь в желтый автобус, до предела набитый пассажирами с багажом, прибывшими рейсом East African Airlines.

Мы выезжаем на основательно разбитую дорогу, всю в выбоинах и с изъеденным дождями асфальтом. Я ожидал изнурительной жары, но стоит комфортная погода. Правда, липкий воздух наполнен самыми разнообразными и далеко не всегда приятными запахами. Разумеется, люди вокруг меня в большинстве своем черные, но среди пассажиров я вижу и лица посветлее, как мне кажется, индийцев, еще двух арабов и европейца. Пытаюсь поймать взгляд последнего и, когда мы встречаемся глазами, посылаю ему приветливую улыбку. Но он отворачивается, не обращая на меня никакого внимания. Автобус останавливается, и все выходят. «Конечная», – объявляет водитель, обращаясь только ко мне, замечая, что я не пошевеливаюсь. Я тоже выхожу.

Почти полдень, двадцать четвертое ноября. Ожидая пересадки на рейс в Найроби, я не покидал здания аэропорта и почти все время читал книгу Карен Бликсен. Словом, Кении я не знал. Ничего особенного я не увидел и по дороге в Момбасу, разве что окруженную земельными участками деревню с круглыми хижинами под белой штукатуркой и коническими соломенными крышами, с одетыми в основном в розовое женщинами, юбки которых напоминали мне банные полотенца, с синими тюрбанами на голове, с плоскими, но не уродливыми носами и, к моему великому сожалению, не с обнаженной грудью.

Выйдя из желтого автобуса, я впервые лицом к лицу встретился со страной, в которую сам напросился. Передо мной заполненная магазинами и лавками оживленная главная улица, которая, как я вскоре узнаю, называется Килиндини-роуд. Это главная артерия старого города. Все, что у меня есть, – на мне; нет ни чемодана, ни, что особенно неприятно, зубной щетки.

«Пришло время делать деньги». Дикое упоение, посетившее меня на Олд-Бромптон-роуд, никуда не пропало. Чем быстрее и выше мы поднимаемся, тем ниже падаем. Интересно, кто это сказал? Быть может, я. В моем случае подъем должен быть стремительным: я на мели. Кстати, какая валюта в Кении? Жемчуг? Карманные зеркальца или дорожные чеки? Мое внимание привлекает вывеска отделения банка Barclays. Подхожу и внимательно изучаю обменный курс. Теперь я знаю, что деньги придется делать в кенийских шиллингах; один шиллинг оценивается в семьдесят французских сантимов, за английский фунт дают восемнадцать с половиной шиллингов, за доллар – семь шиллингов.