Прости меня, Леонард Пикок - Мэтью Квик Страница 4

Я не приготовил для Линды прощального подарка, и теперь меня мучает совесть, поэтому я обрезаю волосы кухонными ножницами – теми, что мы обычно режем еду. Я обрезаю их буквально до черепушки, устроив самую что ни на есть настоящую вакханалию рук, ладоней и серебристых лезвий.

Затем скатываю волосы в большой шар и заворачиваю в розовую бумагу.

И все время смеюсь.

Я вырезаю из розовой бумаги маленький квадратик и пишу на обороте:

Дорогая Далила!

Ну, вот и все.

Твое желание сбылось.

Мои поздравления!

С любовью, Самсон.

Складываю квадратик пополам и скотчем приклеиваю к подарку, который, прямо скажем, выглядит весьма странно, словно я пытался завернуть воздушный карман.

Затем я пришпандориваю подарок к холодильнику – смотрится очень даже весело.

Линда полезет за бутылочкой холодного рислинга, дабы успокоить нервы, разгулявшиеся после известия, что ее сын оборвал бренное существование Ашера Била, а заодно и Леонарда Пикока.

И сразу найдет плод моих трудов в розовой оберточной бумаге.

Прочитав записку, Линда удивится выбранной мной аллюзии с Самсоном и Далилой, потому что именно так назывался папашин провальный второй альбом, но когда откроет подарок, то сразу поймет, в чем прикол.

Я уже представляю себе, как она хватается за грудь, выдавливает слезы, строит из себя жертву и вообще устраивает целую трагедию.

Так что Жану Люку будет куда приложить свои наманикюренные французские руки. Словом, придется повертеться.

И никакого секса, хотя, может, и нет.

Может, без меня бедная Линда наконец избавится от психологического якоря, то есть от необходимости возвращаться в реальную жизнь и выполнять свои материнские обязанности, а их роман, наоборот, расцветет пышным цветом.

Может, теперь, когда меня нет, она улетит во Францию, совсем как сверкающий серебристый воздушный шарик, подаренный малышу на день рождения.

Она, возможно, даже похудеет на один размер, потому что без меня ей уже не придется «заедать стресс».

Может, Линда никогда больше не вернется в этот дом.

Может, они с Жаном Люком отправятся в столицу мировой моды, Город солнца, ах-ах-ах! – и будут жить долго и счастливо, и будут продолжать себе трахаться, словно кролики.

Она все продаст, и новые хозяева дома найдут в холодильнике мои волосы и удивятся, типа: Какого?..

И мои волосы в результате окажутся на помойке. Такие дела.

Срезанные.

Забытые.

Покойтесь с миром, волосы.

А может, они пожертвуют мои локоны в какое-нибудь место, где делают парики и помогают больным раком детишкам. Типа, возможно, мои волосы получат второе рождение на лысой голове маленькой невинной девчушки после химиотерапии.

Мне было бы приятно.

Реально приятно.

Мои волосы этого заслуживают.

Итак, я взаправду надеюсь на благополучный исход, что мои волосы послужат на благо больным раком детям, если Линда, не заехав домой, сразу улетит во Францию, хотя, может, Линда и сама пожертвует мои локоны.

Как я догадываюсь, в мире нет ничего невозможного.

Я смотрюсь в зеркало над раковиной ^[10].

Безволосый парень, что смотрит на меня из зеркала, выглядит довольно странно.

С заплатками на кое-как выстриженном черепе, он словно совсем другой человек.

Он кажется худее.

И теперь я вижу высокие скулы, которые раньше были закрыты белесыми лохмами.

Интересно, как долго этот парень прятался под моими волосами?

Мне он не нравится.

– Ничего, сегодня я собираюсь тебя убить, – говорю я чуваку в зеркале, а он просто улыбается в ответ, будто ждет не дождется.

– Обещаешь? – слышу я чей-то голос и пугаюсь до потери пульса, потому что губы мои не шевелятся.

Я хочу сказать, что это не я произнес: «Обещаешь?»

Будто какой-то чужой голос внутри стекла.

Поэтому я сразу перестаю глядеться в зеркало.

А потом для верности разбиваю зеркало кофейной кружкой, так как не хочу, чтобы зеркало хоть раз еще снова со мной говорило.

Осколки дождем сыплются в раковину, и из миллиона крошечных зеркал на меня смотрит миллион моих крошечных отражений.