Асфальт и тени - Валерий Казаков Страница 4
Асфальт и тени - Валерий Казаков читать онлайн бесплатно
Другие сны были серые и тихие, как призраки, он никогда не открывал им двери своего сердца. Они вползали сами и начинали душить его кошмарами будущего. Это были изощренные и поднаторевшие в своем деле образы. Прежде чем влезть в вашу душу, сковать ее, страх долго ходит, кружит рядом, принюхивается, присматривается, ищет слабинку. Таким незащищенным местом в нем была Машка.
Ма-ш-ка. Как морозный пар изо рта, как скользящий по льду Патриарших оранжевый свитер Ирины. Ма-ш-ка. Кашель, простуды, девичьи прыщи и первые вздохи наивной, пылкой любви. Папамам Паша, зачеркнув почти пятьдесят лет своей жизни, растворился наконец в обретенной им любви.
Он любил Машку неестественной, неземной, неотцовской любовью. Пока она была маленькая, это было не слишком заметно, повседневные сопли и тетрадки, беготня по магазинам и готовка отодвигали куда-то растущее и постепенно поглощающее его чувство. Но когда дочь выросла, округлилась и приобрела неземные формы небожительницы, готовой к великой тайне рождения жизни, когда взрослые мужики с пугающей откровенностью стали смотреть ей вслед, а соседские подростки натерли, на ладонях сладкие мозоли, в нем проснулись ревность и страх. Он мучился этим и ничего не мог с собой поделать.
Чаще всего в этих мутных снах что-то случалось с дочкой, реже с ним, и ребенок, его ребенок, его кровинка, оставался один на один со страшным, чужим, звероподобным миром. Павел просыпался от удушья, сердце предательски колотило в обтянутые кожей ребра, и пока, осторожно ступая по скрипучей лестнице, он не поднимался в Машкину комнату и не убеждался, что та, бессовестно разметавшись по кровати, спит, сердце колотиться не переставало. Он боялся этих снов, а еще больше — превращения их в реальность.
Машка относилась к отцу по-американски, считала его своей, только ей принадлежащей собственностью, которой она будет владеть безраздельно и вечно. Когда у отца заводилась подружка, она бессознательно, повинуясь скрытым женским инстинктам, имеющим в своей основе все ту же ревность, начинала лютой ненавистью ненавидеть конкурентку и делала все, чтобы изгнать непрошеную «маму» из дома. Павел об этом не догадывался и принимал женскую ревность за детские неврозы, грозящие навредить здоровью ребенка.
Потом, когда Машка повзрослела, он стал объяснять ее истерики воспоминаниями о матери, с которой она сравнивала его пассий. О, если бы он только знал, как дочь ненавидела и презирала забытую ею женщину и за измену отцу, и за свою тоску, и даже за то, что она спала когда-то с ее отцом в одной постели и занималась с ним любовью. Она и на секунду в мыслях не могла представить Павла принадлежащим кому-то другому.
Вот так и жили под одной крышей два родных и любящих друг друга не похожей одна на другую любовью человека.
Один — молодой и сильный в родной стране. Другой — стареющий и неприкаянный, как высушенная ветром подпорка при молодой яблоне.
Стараясь не звенеть ключами и сняв сапожки еще у лифта, Катька кралась домой.
Бесшумно отперев дверь, благополучно миновав темный коридор, она, как была в шубейке, юркнула в комнату и, облегченно вздохнув, принялась неспешно стаскивать с себя вещи, бросая их где попало.
Усталость тупо проведенной ночи вызывала раздражение. «И какого хрена я там сидела? Все эта дура Анька! Вот рыба, ненавижу: давай еще немножко побудем, давай еще немножко… Ей хорошо! Сиди, киряй да с долбаным Гульфиком кокетничай, а я за рулем! Все, завтра оставлю машину и расслаблюсь, тоже мне, таксиста нашли!»
Накинув халатик, она смело направилась в ванную. Теперь уж если кто и проснется — не страшно, ругаться не станут.
Катька любила родителей, даже гордилась ими, но по неведомым ей самой причинам постоянно подкидывала им различные гадости. Предки бесновались. Мать обижалась и дня три не разговаривала, отец орал, потом долго говорил правильные слова, он вообще по этой части большой мастер, Катька, поогрызавшись, соглашалась, искренне плакала, ей было стыдно, жалко родителей, и она давала себе слово, что это в последний раз.
Но проходило время, и все повторялось. Правда, уже полгода, как она почти перестала врать, когда ее о чем-то спрашивали дома, и, странное дело, проблем и непоняток стало меньше. Иногда ей с ужасом вспоминалась липкая паутина, в которую она сама себя загоняла, изворачиваясь по пустяшному поводу.
Почистив зубы, повертевшись перед зеркалом и не понравившись себе, Катька пошла спать. Засыпала она, как правило, с книгой в руках и этим очень гордилась, хотя, если быть честным, читать особенно не любила, мусолила одну и ту же книгу подолгу, в книжный запой не впадала ни теперь, ни в детстве, и уж точно из-за чтения никогда бы не осталась дома, презрев призывный зов телефона.
Удивленная ночь на своем исходе приняла в нежные объятья свернувшееся калачиком ладное молодое тело безмятежно уснувшей юной женщины, очередной раз твердо решившей с утра начать новую жизнь.
В это предутрие Катьке приснился сон.
Маленькая, стареющая женщина, с остатками былой привлекательности на выеденном косметикой лице, с тощими редеющими волосами, которые уже не спасали красители от предательской седины, сидела на кухне и курила.
Шел четвертый час ночи. Тусклый свет лампы падал на обеденный стол, усыпанный крошками, заваленный всякой всячиной, на раскрытую книгу, на пепельницу, полную окурков. Книга не читалась, в голову лезли дурные мысли, от которых материнское сердце сжималось ледяными тисками.
«Ну, хотя бы позвонила, стерва, — глянув на часы, со злостью подумала Екатерина Викторовна, — когда же кончатся мои мучения, и за что такое наказание? Выкладываюсь из последних сил: доченька, доченька. А ей на все плевать. Ну где она может шляться в такое время?»
Екатерина по природе своей, как и ее мать, была совой. Она с детства любила ночь, купалась в ее темных, беззвучных струях, колобродничала по дому, висела с подругами на телефоне, а в последние годы пристрастилась к чтению и засиживалась далеко за полночь.
Жизнь пролетела стороной — что жила, что не жила. Скоро пятьдесят. Нет, она не жаловалась на свою жизнь, она ее любила и была благодарна Богу за те минуты тихого счастья, что, возможно, стоили десятилетий кипучей деятельности. Унизительной нужды и непосильной работы за кусок хлеба она не знала, как-то так повелось, что в доме всегда все было, но нужда, особенно после смерти родителей, ходила рядом, Екатерина ее чувствовала и боялась. Боялась больше не за себя, за дочку.
Женька, унаследовавшая бабкино имя, жила почти все время у деда с бабкой и выросла быстро и незаметно. Когда в классе девятом дочь пришла и, заливаясь краской, начала лепетать про подругу, у которой есть мальчик, с которым все очень близко, одним словом, мама, ты же понимаешь, что надо делать, когда задержка…
Екатерина сгребла девку и, припугнув отцом, поволокла, обливаясь слезами, к гинекологу. Женька, испуганная и бледная, хорохорилась и всю дорогу хохмила, мол, сейчас не каменный век, ничего особенного в этом нет, ну родит она ей мальчика, хоть экзамены не надо сдавать, да и вообще у них в классе уже почти все побывали беременными.
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Comments