Секрет моей матери - Никола Скотт Страница 4

Моя черная сумка «Whistles» стояла на полу, а куртка, которую я уронила на маленькое кресло, когда зазвонил телефон, соскользнула на пол. По ковру рассыпалось несколько монет — маленькие островки беспорядка в кристально чистой комнате. Я поспешно опустилась на колени, чтобы собрать их, и уже намеревалась встать, как вдруг заметила под столом какой-то предмет. Это была сумочка моей мамы.

Некоторое время я смотрела на нее, а затем, боясь передумать, протянула руку и вытащила ее оттуда. Цвета графита, элегантно-прочная винтажная сумка «Hermès»; что ж, она была бы винтажной, даже если бы мама не приобрела ее в начале семидесятых. Она купила ее на свою первую премию, полученную за труд о современниках Джейн Остин, которые, по всей видимости, были гораздо более успешными, чем известная писательница, однако о них успели основательно забыть. Я провела пальцами по неровной кожаной поверхности. Я понятия не имела, почему эта сумка стоит здесь, однако, с другой стороны, где же ей еще быть? Мой отец до сих пор спал на правой стороне кровати. Рядом с ним по-прежнему лежали мамины подушка и одеяло, а под лампой — ее открытая книга. Венетия, несмотря на прохладное отношение к жизни вообще и ко множеству моих недостатков в частности, боготворила маму с таким обожанием, что, пожалуй, могла бы обернуть ее кабинет липкой пленкой, чтобы сохранить его для истории, поэтому на ведре по-прежнему висели мамины садовые перчатки, навеки принявшие форму ее рук, а под раковиной в ванной на втором этаже лежала книга «Расцвет мисс Джин Броди» ^[1], набухшая от влаги; мы оставили мамино пальто на вешалке в прихожей, ее шампунь в дýше… Следовало бы написать мистеру Хэмишу Макгри гневное письмо.

Я поставила сумочку на стол. Если мы когда-нибудь решим разобрать мамины вещи, сумку «Hermès» наверняка заберет себе Венетия. Они с мамой разделяли любовь к простому элегантному шику; им обеим нравилось быть красивыми и обладать всеми этими чудесными мелочами, благодаря которым день становится ярче. Венетия знала, что подарить маме на день рождения, и той всегда нравились презенты младшей дочери. Наблюдая за тем, как мать разворачивает тщательно продуманный подарок отца и стильную коробку от моей сестры, я прилагала максимум усилий, чтобы не спрятать свой собственный, с трудом выбранный, выстраданный подарок, зная, что он совсем не такой красивый, как кашемировая шаль, которую купила маме Венетия.

Забавнее всего, что внешне я была гораздо больше похожа на мать, чем моя сестра. Мы обе были невысокими, с непокорными темными кудрями, чуть раскосыми, широко посаженными серыми глазами и маленьким носом. Однако повару-кондитеру положено носить огромные передники и сеточки для волос, его руки покрыты шрамами, а одежда пахнет глазурью и черникой, которой он начиняет пирог. Мама же всегда тщательно следила за своей одеждой: в юности у нее было не много денег… Несмотря на то что я всегда пыталась привести себя в порядок, возвращаясь домой из школы, и потом, когда приходила на обед по воскресеньям, мать обязательно замечала след от муки́ у меня на спине или распоротый шов на рукаве и хмурилась из-за моей неаккуратности.

Однако сумка «Hermès» оказалась редким исключением. Когда мы отправились ее покупать, Венетия по дороге уснула в коляске, поэтому именно я помогала маме раскладывать на столе сумки серого цвета (что практичнее светло-бежевого) с многочисленными отделениями, которые позволяли содержать вещи в порядке. Вскоре после этого Венетия начала ходить, говорить и проказничать, и к тому времени, когда мне исполнилось десять, а ей шесть, она безо всяких усилий завоевала любовь нашей мамы. А мать, которая всегда была так нетерпелива со мной и, казалось, вынуждена была тратить море энергии, пытаясь заставить меня расправить плечи и прекратить ныть, с готовностью распахнула объятия младшей дочери, делавшей все быстро, уверенно, без сомнений. Мне потребовалось некоторое время, чтобы понять, а затем — чтобы принять этот факт, и еще чуть-чуть, чтобы перестать соперничать со своей умной сестрой, когда та поступила в колледж, чтобы стать архитектором, а затем открыла собственную маленькую фирму к северу от Риджент-парка. А когда Джас, родившийся невероятно решительным, со стетоскопом в руках, оказался самым молодым хирургом в Лондоне и его окрестностях, я окончательно перестала конкурировать с братом и сестрой и решила довольствоваться скромной жизнью человека, который работает в маленькой кондитерской в Кенсингтоне. Перед ней был открыт весь мир, а что она выбрала? Профессию кондитера! Я не раз слышала, как мама говорила об этом отцу, и в конце концов перестала приносить на обед по воскресеньям пироги, пирожные и хлеб, решив, что все это будет только лишним напоминанием о моей заурядной профессии, совершенно не соответствовавшей ожиданиям матери.

Я немного замешкалась, прежде чем взять в руки сумку «Hermès». После мама покупала и другие сумки, но всегда возвращалась к этой. Она напоминает мне о том, откуда я родом, — однажды сказала мать, и всякий раз, видя ее у нее в руках, я чувствовала приступ счастья, неразрывно связанный с тем единственным днем, когда я участвовала в покупке. Почему-то мне не хотелось, чтобы Венетия забрала эту сумку себе. Нужно будет попросить ее…

Внезапно раздавшиеся шаги и громкий недовольный вздох возвестили о неизбежном появлении Венетии. Именно в этот миг, за долю секунды до того, как дверь в кабинет открылась, я по какой-то неясной мне самой причине решила спрятать мамину сумочку.

— Адель!

Венетия смотрела на меня сквозь темные очки в роговой оправе. Ее волосы были собраны в хвост на затылке, и вся она, за исключением идеально круглого живота, выглядевшего так, словно моя сестра спрятала под дорогое платье большой бейсбольный мяч, была очень стройной. Ее глаза ввалились, и я испытала чувство вины за то, что оставила ее одну. Задвинув сумку «Hermès» за спину, я неуклюже потянулась за своей собственной сумкой фирмы «Whistles» и повесила ее на руку.

— Извини, Ви, я не знаю… мне было так… — Увидев, что губы сестры нетерпеливо изогнулись, я одернула себя и перестала оправдываться. — Как папа?

— Ему не помешала бы сегодня твоя поддержка, а мне — твоя помощь. Не говоря уже о пирожных, за которые я заплатила целое состояние, — огрызнулась Венетия.

— Ви, прости… — Я протянула руку, чтобы коснуться ее плеча, но сестра увернулась и, нахмурившись, огляделась по сторонам.

— Мне хочется дождаться, когда все уляжется. Что ты здесь делаешь? Я думала, что мы решили какое-то время ничего тут не трогать…

Я уже собиралась кивнуть, но вдруг произнесла:

— Может быть, нам стоит выбросить некоторые мамины вещи? Может быть, отцу незачем вспоминать о ней на каждом шагу?

Венетия нахмурилась.

— Эдди, я уже говорила тебе, что мы к этому еще не готовы. И ты прекрасно знаешь, что в первую очередь это касается отца.

Откуда ей знать, кто готов, а кто нет, ведь она забегает в этот дом на секундочку, чтобы поделиться сомнительной мудростью Хэмиша Макгри и еще более сомнительным супом, приготовленным на курином бульоне?