Сборник рассказов - Гурам Сванидзе Страница 4

В период перестройки я написал статью, в которой помянул Павлика Морозова. Почему-то в Грузии его имя воспринималось не без юмора. С чего бы это? Сотрудники острили, кто надоумил меня писать об этом несмышлёныше. Потом я вспомнил, что некогда, в детстве, марка, посвящённая этому парубку, была первой в моей коллекции. Коллеги посмеялись и этому обстоятельству…

Городок, где я жил, охватила страсть к филателии. Азарт своих чад разделяли родители. Тогда, в 60-е годы, народ редко ездил в Москву. Там бывали в основном спекулянты (негоцианты), которые привозили дефицитные товары. Одному из них мать моего соседа Мосе заказала марки. Я был свидетелем того, как она причитала: «Шалва будет свиньёй, если не привезёт для моего мальчика марки!» Шалва – имя того негоцианта. Тот их привёз и долго ворчал, что его уели из-за «каких-то картинок».

Сначала я корчил из себя нон-конформиста, демонстративно не следовал моде. У меня была козырная карта: в Тбилиси у бабушки хранилась коллекция моего покойного деда. Я ждал момента, когда можно было козырнуть.

Между тем Мосе довольно быстро набрал заветное количество марок – одну тысячу. Его родители во время поездок в Тбилиси регулярно тратились на них. Не исключено, что иногда они ездили туда именно ради них. В городке марки можно было купить только на почте, и то не всегда. У Мосе был альбом с закладками. Другие филателисты по старинке вклеивали марки. Были даже такие, кто вместо альбома использовал обычные тетрадки. Коллекция у моего соседа получилась яркая. Но, как мне заметил один местный умник, она не представляла собой ценности. Никаких тебе редких экземпляров. «Обрати внимание, – продолжал он, – этот пацан (Мосе) не разложил марки ни по тематике, ни по странам происхождения. Не коллекция, а бардак!» Этот тип обращался ко мне и рассчитывал на солидарность. Я холодно заметил ему, что всеобщие треволнения не для меня. Марки я в тот момент не собирал.

Долго выдерживать позу я не мог. Действительно, первой в моей коллекции стала помянутая марка, которую я увидел у одноклассницы. Она дала мне её посмотреть, а потом неожиданно сказала: «Можешь себе оставить». Именно в этот момент меня настигла страсть к филателии. Мосе попытался выпросить у меня марку, но получил отказ. В тот же вечер мною было составлено письмо к бабушке с просьбой прислать мне коллекцию деда. Утром я встал спозаранку, поспел к почтовому поезду и бросил письмо в его ящик. Через неделю нарочный доставил мне два старых-престарых альбома и коробку от шоколадных конфет, в которых тоже находились марки. Причём лучшие. Видимо, мой дед специально не вклеивал их в альбом. Из-за клея старые марки желтели. Я вооружился пинцетом, как настоящий филателист. Кажется, в городке никто не ведал, что с марками надо работать этим инструментом, а не лапать их жирными пальцами.

Мама умилялась тому, как весь вечер напролёт я занимался марками, являя саму аккуратность и сосредоточенность. Даже пропустил футбол по ТВ. Пока все смотрели матч, я считал марки. Их оказалось более двух тысяч. Разом мне довелось стать обладателем самой крупной коллекции в городке. Мои марки не отличались яркостью рисунка, но среди них были экземпляры, выпущенные ещё в 20–30–40-е годы.

Успех был оглушительный. Ко мне зачастили филателисты. Среди гостей было немало совершенно незнакомых мне людей. Интересной была реакция отца Мосе, когда я ему рассказал о посылке моей бабушки.

– Я вижу, филателия у вас – дело наследственное! – заметил он и неожиданно рассмеялся. У меня сложилось впечатление, что всё, что передаётся по наследству, постыдно. «Это он так позавидовал!» – пояснила мне мама.

Безусловно, коллекционирование марок – явление прогрессивное. Но не обошлось без перегибов. Не знаю, как в других городах, но ленинский принцип «Укравший книгу – не вор!» был распространён у нас и на собирание марок. Их умыкание не считалось респектабельным деянием, но и особенно не порицалось.

У меня был приятель, который, конечно, тоже собирал марки. В народе его звали Вовиком. Вова был несуразно высоким подростком, напоминал гуманоидов, каких можно было видеть в научно-популярных журналах – бледный, тощий, с длинными конечностями и вытянутым черепом. Ещё его огромные роговые очки… Чем не инопланетянин в очках! Его сильно опекали родители. Где бы и с кем бы Вова ни находился, сколь неожиданно, столь же ожидаемо появлялась парочка – отец в военной форме и угрюмая мать. Они ревниво осматривались, даже принюхивались. Потом удалялись. (…)

Однажды вместе с ним я наведался к парнишке по имени Серго. Тот с гордостью продемонстрировал нам свои марки из Сан-Марино, посвящённые римской Олимпиаде. В городке мало кто знал о существовании такого государства, что прибавляло маркам ценность. Особенно прельщали их треугольные и ромбовидные формы. У Серго не было альбома, поэтому всю свою коллекцию он держал в пакетиках. К концу нашего визита хозяин обнаружил пропажу именно этих экспонатов. У меня после обыска и некоторых комментариев изъяли болгарскую марку с рисунком лани. На Вовика Серго только покосился. Я был давно знаком с Серго, Вова же пришёл в гости в первый раз. Хозяин проявил деликатность. В кои-то веки к нему заглянул столь примечательный субъект.

Увидев новинку в коллекции Вовика, его отец состроил серьёзную мину и впал в морализаторство. Он потребовал, чтобы сын немедленно вернул марки, и при этом направлял почему-то свой раж на меня, присутствовавшего при этой сцене. В этот момент Вовик находился за его спиной. Он подмигнул мне – мол, пусть выговорится батяня. Через неделю мы просматривали его коллекцию. Марки из Сан-Марино находились на видном месте.

Местные филателисты говорили после этого, что Вовик поступил как наглый фраер. Повезло ему, что на Серго напал, а то… Я же доказывал, что такой поступок как раз свидетельствует о его порядочности. Будь он не таким наивным, стянул бы болгарскую марку с рисунком лани (здесь я слегка покраснел).

– Ты присмотрел бы за своим приятелем. Того и гляди на твою марку с Гитлером покусится, – предупредили меня.

На самом деле, марку с изображением Гитлера, в которой он на красном фоне, я считал самой приметной в моей коллекции. Не было уверенности, что она была таковой. В моём сознании одиозность персонажа связалась с её редкостью. Безусловно, весь городок узнал о ней. Кто одобрительно реагировал, несколько раз даже прозвучало: «Молодец!» Я хотел переспросить, кто молодец, но воздерживался. Были и другие мнения. Отец Мосе посмотрел на меня, криво усмехнулся и спросил: «Ты любишь фашистов?» Учитель по физкультуре, который марок не собирал, услышав, как я хвастался в компании одноклассников, встрял в разговор и категорически потребовал, чтобы я марку уничтожил. Если папаня Мосе ещё раз позволил себе позавидовать мне, то физкультурник был по-настоящему искренним. Его глаза излучали праведный гнев. Потом его лицо приняло ядовито-гадкое выражение. Он что-то смекнул. Донёс директору школы о моей марке. Директор позвонил моему отцу, с которым был в приятельских отношениях, и всё рассказал. Оба посмеялись, но марку с фюрером мне пришлось припрятать. Потом выяснилось, что не совсем надёжно…