Жизнь бабочки - Жанна Тевлина Страница 4

– Так это ваша работа, Манечка! Если человек сам не создает, он разбирает чужие каракули.

Здесь надо было остановиться, но не было никаких сил.

– А вы, значит, создаете?

– Получается, что так.

– Во сне?

Он засмеялся.

– Во сне ко мне приходит весть, но она может раствориться наяву. Как это и происходит у большинства людей. Моя задача не спугнуть эту весть.

Впервые Мансуров разговаривал с ней так серьезно. Она вся сжалась, боясь сказать лишнее, чтобы не нарушить ту неожиданную доверительность, которая прежде никогда не возникала. Неужели он понял, что она не та, за кого он ее принимает. То, что он не такой, каким кажется, она знала всегда. Мансурова привел главный и представил как начинающего автора. Без подробностей. На вид ему было лет сорок или чуть больше, и в курилке они не преминули отметить, что начинает он поздно. Такие авторы регулярно появлялись в издательстве и очень быстро исчезали, и серьезно к нему никто не отнесся. Странности начались с прихода Веры Клыковой.

Была суббота, и Маня приехала в издательство только потому, что Клыкова позвонила накануне и попросила ее подъехать. Якобы у той важное и срочное дело. Тащиться не хотелось, хотя и дома субботний день не сулил особого разнообразия. Линка за что-то на нее обиделась и закрылась в своей комнате, а Петя дремал под звук включенного телевизора.

Клыкова, как обычно, опоздала. Это была женщина без возраста и каких-либо особых примет. Маня даже не помнила, какого цвета у нее волосы, хотя та появлялась в издательстве часто. Только потом она сообразила, что Клыкова красится каждый раз в новый цвет. При этом все оттенки были настолько невнятными, что оставалось неясным, какова цель окраски.

Маня пришла в издательство, когда Вера Клыкова уже сформировалась как писательница и слыла набирающим обороты мастером любовного жанра. Маня сразу обратила на нее внимание, потому что внешне та очень походила на продавщицу из овощной палатки рядом с троллейбусной остановкой у ее дома. Но продавщица была наглая и крикливая, а Клыкова по большей части молчала и явно смущалась. С подробностями становления Клыковой как писательницы Маню познакомил Савелий Игнатьевич, старейший редактор отдела зарубежной литературы, который с самого начала по-отечески опекал Маню. Как выяснилось, появление Клыковой в издательстве поначалу вызвало некоторое недоумение у всего коллектива, так как она не подходила ни под одну известную категорию современных писательниц. Она не походила на женщину, имеющую богатого спонсора, который оплачивает публикацию. Наоборот, за публикацию платило издательство, а Клыкова получала гонорар. Была и другая небольшая категория писательниц, возникших из прошлой жизни, но имени Веры Клыковой также никто припомнить не мог.

Впоследствии выяснилось, что до того, как стать писательницей, Клыкова служила риелтором и как-то очень удачно помогла сестре главного разменять квартиру после развода. Там была какая-то длинная цепочка с куплей и продажей площадей самого разного размера и качества, в результате чего бывший муж сестры оказался в однокомнатной квартире в дальнем Подмосковье. Нельзя сказать, что сама сестра, которая к тому времени уже была признанным мастером того же жанра и творила под псевдонимом Анна Обухова, очень выиграла при обмене. Главной победой было то, что ее бывший супруг остался на бобах. Впоследствии в одном из романов Анна описала драматическую историю своего развода и разъезда, назвав роман одним емким словом «Обмен». Но тут вмешался Савелий Игнатьевич, который заметил, что произведение с таким названием уже имеется в классической литературе ХХ века и автор его Юрий Трифонов. Но Анна почему-то ни за что не соглашалась менять название, ссылаясь, во-первых, на то, что Савелий Игнатьевич – старый маразматик (ему действительно на тот момент стукнуло 76 лет), а во-вторых, на то, что никакую классику народ давно не помнит и предпочитает ей современность. Но Савелию удалось привести убийственный аргумент, который Анне нечем было крыть. Он предположил, что при введении названия в поисковик вместо Анниного творения может выскочить роман Трифонова, и народ, в массе своей невежественный, поведется на это и по ошибке купит и прочтет не ту книгу, что, конечно же, приведет к большим разочарованиям. В результате роман был переименован в «Моя жизнь», но оказалось, что и это заглавие в прошлом было уворовано какими-то плагиаторами. Книга в итоге вышла под названием «Моя быль», что вызвало острые дискуссии в издательской курилке.

На почве удачной сделки с недвижимостью Клыкова подружилась со своей клиенткой и даже призналась ей, что является поклонницей ее творчества, которое не раз выводило ее из женской депрессии. Для подтверждения сказанного ею было приобретено двадцать романов писательницы. Она как-то сболтнула об этом в курилке после очередной корпоративной вечеринки. Позже, правда, этот факт отрицала, утверждая, что книги всегда стояли у нее на видном месте. Кроме того, она призналась Анне, что и сама не лишена тяги к художественному слову и у нее даже имеются кое-какие наработки. Обухова, будучи человеком благодарным, представила ее брату, и дальше все пошло по накатанному сценарию. Оказалось, что Клыкова может писать быстро и на правильные темы. Сама она замужем никогда не была и детей не имела, но любовные сцены у нее выходили красивые и яркие, видимо потому, что мечта всегда ярче действительности. Народ тоже мечтать любил и поэтому скупал книги в большом количестве.

Маня как раз на прошлой неделе сдала на верстку очередную клыковскую рукопись и теперь недоумевала, зачем она так срочно понадобилась писательнице. Для создания следующей рукописи неделя была все-таки нереально коротким сроком.

Клыкова, как всегда, ворвалась с шумом и поцелуями, и комната сразу наполнилась ее собственным ни на что не похожим пронзительным запахом. Дальше начались подробные расспросы, в которые Маня зачем-то ввязывалась, хотя знала, что Клыковой ее жизнь абсолютно неинтересна.

– Вы слышали, что Павел Викторович удумал?

Клыкова всегда, даже в самых приватных беседах, называла главного по имени-отчеству. Маня отрицательно покачала головой.

– Ну, как же! Привел этого Мансурова, этого бездельника, который сам ничего не может и другим работать не дает.

Она взглянула на Маню, проверяя реакцию, но та по-прежнему молчала.

– Я понимаю. Вам всем на это наложить, а меня козлом отпущения сделали.

– В каком смысле?

Клыкова оживилась.

– В каком смысле? Да в самом прямом. Бред его записывать заставили.

– А что, правда, бред?

– Ну, неужели! А вы думаете, он в состоянии что-нибудь путное придумать?

– Я не знаю, он еще ничего не приносил…

– А что он может принести? Теперь я буду с этой ахинеей возиться…

– А что, вас главный переписывать заставляет?

– Да что там переписывать, Маня! Это детский лепет! Там начать и кончить.

– Ну, хоть сюжет есть?