Изгой - Сэди Джонс Страница 4

— Можно я пройдусь?

— Да, можно. Только не прикасайся к дверям и не высовывайся. А как ты будешь знать, где тебе меня искать?

Он огляделся и увидел букву «G».

— Купе G.

Он не мог открыть дверь купе, она была очень тяжелой, и им пришлось двигать ее вдвоем. Она помогла ему справиться с дверью, и он пошел по коридору — одна рука на стенке, где были окна, другая — на стенке с дверьми в купе, — удерживая таким образом равновесие и повторяя про себя «вперед-вперед-вперед».

За день до этого, поговорив с Джилбертом по телефону, она села на стул в холле и заплакала. Она так рыдала, что решила подняться наверх, чтобы ее не увидела Джейн или Льюис, если он зайдет в дом из сада. Она не плакала так с тех пор, как они расстались, когда он ушел в первый раз, а еще она так рыдала в мае, когда они узнали, что война в Европе закончилась. Сейчас она чувствовала себя очень спокойной, как будто это было совершенно нормально — ехать, чтобы встретиться с мужем, который в течение четырех лет каждый день мог погибнуть. Как она боялась этого! Она посмотрела на пряжку своей новой сумки и подумала обо всех других женщинах, отправляющихся встречать с войны своих мужей и покупающих сумки, на которые никто так и не обратит внимания. За стеклом показался Льюис, борющийся с тяжелой дверью, и она открыла ему, а он стоял в проходе, балансируя вытянутыми в стороны руками и улыбаясь ей.

— Посмотри…

Он так старался не упасть, что от усердия даже открыл рот и высунул язык. Один из его носков сполз. Пальцы на обеих руках были растопырены. Элизабет так любила его, что от внезапно нахлынувших чувств у нее перехватило дыхание. Она порывисто обхватила его за талию.

— Не надо! Я же не падаю!

— Я знаю, мне просто захотелось тебя обнять.

— Ну, мам!

— Прости, дорогой. Сам держи равновесие. — Она отпустила его, и Льюис продолжал балансировать.

Они взяли такси от вокзала Виктория до «Чаринг Кросс» и смотрели из окна автомобиля на дома и на огромные ямы, где раньше стояли дома. Теперь в городе было гораздо больше неба, чем раньше, и просветы выглядели более реальными, чем сами здания, которые здесь представлялись второстепенными. На тротуарах толкались множество людей, а дороги были забиты машинами и автобусами. Благодаря пасмурной погоде казалось, что все — руины, пальто и шляпы прохожих, серое небо — все это составляло одну всеобщую серость, за исключением разносимых ветром осенних листьев, которые на этом фоне смотрелись яркими пятнами.

— Приехали, — сказала Элизабет, и такси остановилось у бордюра.

Выбираясь из машины, Льюис поцарапал ногу, но не заметил этого, потому что неотрывно смотрел на гостиницу и следил за всеми входящими и выходящими мужчинами, думая, что один из них может оказаться его отцом.

— Я должна встретиться в баре со своим мужем.

— Да, мадам. Следуйте за мной.

Льюис взял Элизабет за руку, и они пошли за мужчиной. Отель был огромным, полутемным и неухоженным. В баре было много военных в форме, они радостно приветствовали друг друга, а в воздухе висело облако табачного дыма. Джилберт сидел в углу возле высокого грязного окна. Он был в форме, в шинели, курил сигарету и разглядывал толпу, двигавшуюся снаружи по тротуару. Элизабет увидела его раньше, чем он заметил ее, и остановилась.

— Вы видите своего супруга, мадам?

— Да, благодарю вас.

Льюис дергал ее за руку:

— Ну, где? Где он?

Элизабет смотрела на Джилберта и думала: «Я должна сохранить это в памяти. Я должна запомнить это. Я буду помнить это всю свою жизнь». Он перевел взгляд и увидел ее. Возникло мгновенное замешательство, затем он улыбнулся, после чего она уже не принадлежала сама себе — вся она была с ним. Он раздавил сигарету в пепельнице, поднялся и направился к ней. Она выпустила руку Льюиса. Они поцеловались, неловко обнялись, но потом позволили себе прижаться друг к другу, порывисто и очень крепко.

— Господи, мы снимем с тебя эту проклятую форму…

— Лиззи, ты здесь…

— Мы сожжем ее, устроим настоящий ритуал.

— Что за непатриотичные настроения?..

Льюис смотрел снизу вверх, как обнимаются его мама и отец. Его отпущенная мамой рука чувствовала себя как-то странно. Он ждал. Наконец они отступили друг от друга, и Джилберт посмотрел вниз на Льюиса.

— Привет, малыш!

Льюис смотрел на своего отца, и в голове его крутилось столько мыслей, что выражение лица стало растерянным.

— Ты собираешься поздороваться?

— Привет.

— Что? Я не слышу!

— Привет.

— Теперь пожмем друг другу руки!

Льюис протянул свою ручонку, и они обменялись рукопожатиями.

— Он был так возбужден, Джилберт. Хотел задать тебе столько вопросов. Просто не мог ни о чем другом говорить.

— Мы не можем оставаться здесь целый день. Давайте выбираться из этого жуткого места. Чего бы вы хотели? Что будем делать?

— Я не знаю.

— Ты что, собираешься заплакать?

Льюис встревоженно поднял глаза на Элизабет. С чего это она должна плакать?

— Нет, не собираюсь. Мы могли бы немного перекусить.

— Ладно, только не здесь. Пойдемте, но прежде я должен забрать свои вещи. Подождите меня.

Он подошел к столу, за которым до этого сидел, и взял вещевой мешок и сумку. Льюис крепко держался за свою маму. Она сжала его руку. У них по-прежнему был свой секрет, и она по-прежнему была с ним.

Они отправились обедать, и неожиданно отбивные, маленькие и очень зажаренные, лежавшие на большой серебряной тарелке, вызвали настоящий ажиотаж. Льюис думал, что он не голоден, но ел очень много. За столом он следил за разговором своих родителей. Они говорили об экономке Джейн, о том, насколько приемлема ее стряпня. Они говорили о розах, которые Элизабет только что посадила, и о том, что у Кармайклов намечается большая рождественская вечеринка. Льюису казалось, что его сейчас разорвет от скуки, и все его внутренности разлетятся и заляпают эти стены и белую куртку официанта. Он тихонько похлопал отца по руке.

— Простите, сэр.

Отец даже не взглянул на него.

— Я поеду на поезде, я должен подумать…

Льюис решил, что тот его не услышал.

— Простите, сэр… Простите.

— Ну ответь же ему, Джилберт.

— Что, Льюис?

— А в пустыне было очень жарко?

— Очень.

— А змеи там были?

— Было немного.

— И вы застрелили их?

— Нет.

— А верблюды были?